Дневник художника Алексея Акиндинова за 1997 год №2 (июль — август).

Alexey Akindinov 1997 2           Данный дневник написан мной в двадцатилетнем возрасте. В нём охвачен период лета 1997-го года. Начинается он с просмотра работ летнего пленэра в Рязанском художественном училище. Рассказываю об отношении ко мне преподавателей РХУ, моём признании со стороны педагогов. Пишу о беседе с одним из учителей о технике живописи. Затем повествую о летних каникулах и одних из первых моих картинах в стиле орнаментализма, поиске вариантов названия для данного направления в искусстве. Подробно описываю процесс создания каждой картины — от задумки и карандашных эскизов, до — работы маслом на холсте. Пишу о таких картинах, как: "Артур"; "Осенняя Марта"; "Афродита и мусор"; " Герика-Герликаэрика".
          Применяю новый метод в создании картин: обращаюсь к ассоциативному мышлению; чувствам; образам дежавю и воспоминаниям детства; отсутствию логики. Первое применение изображения снежинки в живописи. Рождение странных названий в картинах. Поиски в литературном творчестве. В текст включены лирические отступления — мои повествования о романтичности городских пейзажей, их магнетизме и скрытом от быстрого глаза волшебстве. Рассказываю о периоде многих комет, приближающихся к Земле.
          Пишу о тяжелом заболевании моего дедушки Василия. Подробно повествую о больничном быте и наших мытарствах, о том, что всё держится на маминых плечах. Размышляю о политической ситуации в России "лихих 90-х": мафии в правительстве; поощрении им бандитизма; воровства; развязывании войн; сильном расслоении в обществе; коррупции. Пишу об обострившейся меркантильности девушек, их любви за деньги.
          Рассказываю о друзьях — однокурсниках по РХУ. Многие из них попытались поступить в Суриковский институт, но в тот год это никому не удалось. Пишу о снах — там всё видно зеркально. Походы в гости к девченкам-однокурсницам, там мне всё представляется в виде орнаментов. Мои сексуальные фантазии. Мысль о том, что люди с великими биографиями явились следствием невоплощённой сексуальной энергии.
          Дневник не несёт развлекательной функции. Это текстовый "снимок" того времени: событий моей жизни; эпохи, зафиксированный подобно фотографии, через призму моего восприятия. Имена любимых девушек изменены. Материал для читателей "+18". Впервые опубликован на этом сайте здесь 1 июля 2020 года. Подтверждение даты опубликования и архивированная копия на сайте: http://web.archive.org/web/20200701155454/https://akindinov.com/dnevniki/440-dnevnik-akindinov-97-2
При перепечатке и цитировании, обязательно следует указывать источник в виде «www.AkinDinov.com © А. П. Акиндинов»

Публикация на "Проза.Ру": https://proza.ru/2020/07/01/1860
© Copyright: Алексей Акиндинов, 2020
Свидетельство о публикации №220070101860

 

Суббота 5 июля 1997 год.
21.07
         С утра нагрузился работами по пленэру и поехал в училище. Очень был обеспокоен тем, что работы прижаты друг к другу, могут смазаться. Приехал в училище, там уже был Володя Байков (мой друг и однокурсник). Предложил ему выпить водки, но уйти я не мог из-за того что некуда было положить рисунки. Мы коротали время сидя на трубах в фойе, мы ждали. Увидев Губанчикова (преподавателя), поздоровался с ним. Он подошел ко мне и сказал: «Ты грунтуй холсты, а то масло проникает через дырочки и попадает на холст и разъедает его». Я сказал ему, что только проклеиваю холсты, он спросил «Чем?» Я ответил что клеем ПВА. Он сказал «Хороший клей, только в него нужно добавлять глицерин для эластичности». Потом я спросил его «Правильно ли, что я покрываю холсты расплавленным воском с оборотной стороны?» Губанчиков ответил: «Нет, холст должен дышать. Покрытый воском он не получает воздуха, не дышит и соответственно – быстро развалится». Потом сказал: «Если уж берешь воск, то делай энкаустику». Я спросил: «Будет ли красочный слой достаточно плотным? Не соскоблится ли?» Он ответил: «Нет, он очень прочный, так как в нём пигмент. Работы в этой технике сохранились с далёкой древности в первозданном виде!» И я подумал уже всерьёз и надолго, что нужно попробовать выполнить несколько картин в технике — энкаустика. Сложность только в том, что я не знаю деталей применения энкаустики и у меня нет пигментов. Мне кажется техника энкаустики очень подошла бы к моему стилю узора.
         Наконец я нашел место для своих работ и спрятал их за столом в фойе у вахты. Сказал вахтёрше, что бы она следила за ними. Скрепя сердце пошел с Вовочкой в «Старгород»(магазин-кафе) пить водку. Погода прекрасная, солнечно-медовый свет ласкает щёки и одежду. Весело и тревожно на сердце. Беспокоюсь о своих работах, оставленных на вахте. Дорога от училища до «Старгорода» шла через пустырь и кусты. Подошли к кафе, открыв дверь я почувствовал запах сырой плесени, приятной прохлады, она смешивалась с ароматом чего-то домашнего теплого, с запахом еды. Поднялись по деревянной лестнице со скрипучими ступеньками на второй этаж. Заказали с Володей два стакана водки и газировку. На сдачу взяли по печенью. Когда пил водку, старался употреблять её мелкими глотками, смакуя как вкусный компот. Было жгуче-противно, но хотелось выпендриться перед товарищем. Он оказался "крепким орешком" и глядя на меня тоже стал так пить. Итак, мы вышли из «Старгорода», я сказал Вовке: "Когда начнёшь пьянеть, скажешь. Мне интересно, кто первый опьянеет". Отойдя метров сто, я уже почувствовал начинающуюся лёгкость в голове и теле, сказал об этом, Вовка угукнул. Я отметил, что чувствую себя словно воздушным шариком, легко колыхаемым ветром с плотно надутым внутри воздухом. Вовка сказал: «Во, во!» Мы сели в одном из двориков на скамейку, отдыхали, делились впечатлениями о начинающемся опьянении. Недалеко, сквозь зелёные кроны виднелось Рязанское художественное училище. Листья своим изменчивым коллажем играли с его серыми кирпичными стенами. Казалось, училище подглядывало за нами оливковыми зрачками окон, и темно-красные губы входных дверей мне шептали что-то. А мы с Вовкой говорили о многом, радовались беззаботности, лёгкости, солнечному дню. Оно приветливо – Солнце, чем сильнее опьянение, тем больше всё вокруг нравится. Мы сидели в тени деревьев и кустов, вокруг всё было освещено игривым ярилом. Всё было в приятной дремотной пелене: домики, виднеющиеся в дали; деревья и кустарники; Рязанское художественное училище; качели во дворе; металлические остовы каруселей. Теперь они смотрелись уже не скелетом (как в трезвом состоянии), а чудесным застывшим фонтаном. И этот фонтан уже не был статичным, он выбрасывал свои языки к небу, наверное хотел лизнуть его купол и радугу. И ему это удавалось.
          Мы погружались в волшебный мир приятного созерцания, оно обволакивало, теперь оно уводило вглубь в себя, и всё нравилось: движения лёгкие, без надрыва, не чувствуя боли. Всё хорошо...
          Посидев немного на лавочке мы покачались на качелях, потом пошли в училище, там всё тоже было хорошо, я помню с кем-то говорил о разном. Потом нашел Сашу Епифанова – сюрреалиста со второго курса, передал ему дневники Сальвадора Дали.
21.40

21.43
         Саша показал мне свою работу на бумаге, я посмотрел. Многим может быть это было-бы не понятно, но я понял смысл его рисунка. Масса мыслей в этих линиях и красках. Они как концентрированные капли дум застыли на листе. Но это была скорее не живопись, а графика. И опять-таки это очень напоминает работы Дали.
         Мы пьянели. Ждали просмотра, суетились, я помогал оформлять Вовке работы, перетащил свои в более укромное место. Сам сел рядом в твёрдое, упругое, белое пластмассовое кресло. Оно энергично-туго приняло форму моего тяжелого тела. Я пьянел всё сильнее и сильнее. До просмотра оставалось часа два, я надеялся к тому времени протрезветь. Заметил, что в состоянии опьянения я стал более проницательным (мне так казалось). В том состоянии я начал рассказывать что-то о каждом, всё что я вижу в нём...
         Просмотр начался внезапно резко, я не стал показывать первым работы только из-за того, что мои однокурсницы раньше меня заняли места своими рисунками на полу в мастерских. Решил переждать.
         Наконец-то и до меня дошла очередь. Корсакова не было, он уехал с французами. Но комиссия была полна, огромна, говорлива и шевелилась словно меха аккордеона. Надо заметить, что весь день ко мне приматывались студенты с просьбами продать им мои работы. Сначала я мялся, но потом резко отказал.

21.55

21.58
         Подошла моя очередь, я начал показ своих работ. И тут, не успел я разложить их, как ко мне подходит завуч – Марья Ивановна и говорит: «Ты подаришь мне вот этот этюд?» Я не мог отказать, - всё-таки мне ещё с ними учиться, да и она хороший человек... Комиссия начала расхваливать меня. Александр Ковалёв пробрался к стене, где стояли мои холсты, начал собирать их (это делается для отбора на отчетную выставку). Взял также пару этюдов, сказав мне: «Не бойтесь, это всё вернётся вам. Мы ставим Вам пять!» Опять началась похвала в адрес моих работ, потянулись руки из комиссии — рисунки, этюды и холсты пошли нарасхват. Кто-то хвалил мои работы, а меня похвалила только Валентина Викторовна (наш завуч), сказав: «Да, он очень хороший мальчик.» Под предлогом того, что хочу подписать работы, я взял у них всё. Ушел. Только на этюд, который взяла Марья Ивановна поставил по её просьбе автограф. Подписывал и остальные работы. Комиссия, смотревшая работы следующего студента, не заметила, что я умахнул из кабинета вместе со всеми отобранными ими моими рисунками, этюдами и холстами. Положил их в пакет и сверху замаскировал бумагами. Дарить работы не хотелось. Отдавать на выставку работы тоже не хочу.
22.11

22.17
        Комиссия вышла, не заметив моей «кражи» и пошла смотреть следущих студентов. Я сворачивал свои работы. Теперь уже старался что бы там ничего не смазалось, аккуратно всё уложил в пакет, связал верёвками и поехал домой. По дороге домой, один из студентов просил, что бы я продал ему свои этюды. Я ради интереса спросил: "Какая цена?" Он сказал: "За один – пять тысяч рублей". Я рассмеялся и сказал что это не серьёзно. Он ответил, что сам по такой цене продаёт. Я сказал, что художники сейчас продают свои работы не меньше чем за двести тысяч рублей, и это самые захудалые. Он очень удивился и повысил цену с пяти тысяч до тридцати. Но я не торговался, сел в троллейбус, поехал домой. Кондуктор начала с меня спрашивать оплату за багаж. Я объяснил ей, что объём моего груза меньше багажного размера. Она обозлилась и сказала, что пойдёт и ознакомится с правилами, вставленными в рамку.
       Наконец я добрался до дома. О радость! Не надо ничего делать! Но я не думаю бездельничать. Теперь-то и надо писать, свободно и без указки. Нужно писать картины и прекратить писать дневник. Я должен выкладываться в живописи, а не на этих листах.
       Похмелье. Ужасно болит голова. Принял ванну. Стало получше. Рассортировал работы. Прошкурил и проклеил последним слоем холст для живописи. Оформил в позолоченную рамку свой первый осмысленный рисунок в стиле УЗОРА. Осмысленный, потому что у меня и до этого были узорные рисунки, - они появились у меня уже в 1995 году. А в ассоциациях они были всегда, прямо с рождения. Но именно 9 марта 1996 года я нарисовал этот первый осмысленный узорный рисунок, он является эскизом к картине «Лаура» – первой картине написанной маслом в стиле – ОРНАМЕНТАЛИЗМ.
        Не знаю как точно назвать стиль: «узоризм», «орнаментационный стиль», «стиль узора», «орнаментализм», «орнаментаизм»? Но название не главное, может быть как-то и по другому или кто-то по другому назовёт мой стиль. «Обозвал» же кто-то «импрессионизм» «импрессионизмом». А ведь в переводе на русский язык это слово обозначает «впечатлизм». Теперь «Лаура»(эскиз) висит на стене, заняв место ранее висевшей там газеты, в которой была статья про художников, с иллюстрацией моей картины «Семья. Ребёнок во времени».
        Названия – не главное. Главное в сути. Главное – делать, делать, делать! Вперёд к победе созидания и возрождения в виде нового стиля – ОРНАМЕНТАЦИИ реальности!
22.43.

Воскресенье, 6 июля 1997.
22.43.
       Сегодня в первой половине дня я начал работу над холстом по эскизу «Гармонист». Успел сделать рисунок карандашом на холсте, затем обвести его кистью и тушью. Теперь основа к живописи готова. Размер композиции 50х40 см. Формат – вертикальный.
Затем взялся чистить свои палитры. Хлопотное, неприятное занятие. Но выполнил эту работу. Счищенной краски набралось более двух килограммов с двух палитр. Я не чистил их уже более двух лет.
       Потом начал делать рисунок карандашом на бумаге. Сюжет – сидит девушка и держит сплетаемый ею венок из полевых цветов. Девушка на фоне неба. Это будет орнаментальная картина. Рисунок на бумаге сделал очень подробный, с проработкой тона и формы.
Когда я выполнил эту работу, начал прибирать свои пленэрные этюды. Отклеивал их от бумаги, складывал в большой чемодан. Когда и эта работа закончилась, я удивился количеству этюдов. В массе они составляли килограммов двадцать. И это только малая часть моих работ на бумаге – остальные не уместились в чемодане из-за размера.
       Когда рисовал эскиз к композиции «Девушка с венком». Всё шло очень тяжело, совсем было отчаялся. Плохо придумывались узоры. И вдруг, совсем неожиданно я буквально увидел на белой бумаге эскиза очертания сюжета. Мне оставалось только быстро обводить очертания. В итоге получался интересный узорчатый силуэт. Сам не заметил того, что рисунок был закончен.
Моё искусство должно быть чистым, созидательным, возрождающим.
23.05.

7 июля 1997 год.
16.15
       С самого детства я бредил об искусстве, и как только начал понимать что-то, уже тогда я решил быть самым великим художником. И всё время я очень старался на пути к достижению этой цели. Всё, что будет в моих силах и что даст мне Бог я сделаю, выложусь до последней капли своего сока.
Утром, не успев позавтракать приготовил место для живописи; мольберт, палитру, краски. Начал писать свою работу «Гармонист». Как обычно, пишу свои картины с неба, не затрагивал пространства внутри узоров. Цвета старался намешивать не банально-простые, а сложные и в то же время сочные, яркие. Написал подмалёвок всей картины, не затрагивал только пространство внутри узоров, там пока цвет холста. Уже в таком виде картина смотрелась интересно. Но я против этой механичности, хочу вложить в каждый кусочек своей картины душу. Писал сегодня картину четыре часа, прервался лишь на завтрак.
        В момент работы над картиной «Гармонист», дверь в мою комнату открыла мама и спросила «Ты играешь на гармошке?» Удивился такому совпадению — мама не знала что я пишу картину на тему гармониста и я не играл на гармони, но я писал гармониста. Очевидно аура моего настроения создала в воздухе облако флюидов игры на гармони. При помощи узоров, изображенных на картине энергия вошла в резонанс и была проявлена в виде иллюзии музыкальной игры.
16.43

22.02
       Рисунок к композиции, где девушка с венком я назвал «Осенняя Марта». Придумывал узоры, вернее не придумывал их – я их видел. Видел на стенах, в небе, на бумаге, оставалось только взять карандаш и обводить их. Я это и делал. Так, сегодня я нарисовал большую серию узоров в свою узоротеку.
       И в реальности играю на гармошке, с каждым днём получается всё лучше. Мелодии, которые придумываю, удаются более интересными. Меня распирает в творческом плане.
22.08

Вторник, 8 июля 1997 год.
23.15.
       Дописал картину «Гармонист», настолько сильное она произвела на меня впечатление, когда я наносил последние мазки, я думал что сойду с ума от счастья. Волнение было от осознания того, что подобное ещё никто никогда не создавал. Да ещё и цветовое решение получилось очень удачное. Образ старца, играющего на гармошке, получился настолько правдоподобным, что он буквально ожил у меня на глазах и начал сливаться со мной, с моей душой. Испугался старца, так как если бы увидел призрака или Ветхозаветного пророка. В этом порыве страха и нервного возбуждения, название картины продиктовал мне сам старец, он представился мне, казав: «Артур» (ударение на первой букве). Отныне называю эту картину «Артур». В этом состоянии я закончил картину.
       Вообще, надо сказать, что у моего стиля узора очень широкие границы и разнообразный диапазон.
       Написано уже пять картин в стиле узора, и я уже вижу своё направление, и вижу некоторые моменты в картинах, которые я мог бы исправить. Но думаю не трогать те картины, которые уже написаны. Пусть они будут такими, какие есть – это ведь творческий путь, и если я буду сейчас исправлять что-то – боюсь закрасить что-то очень важное.

23.53

Среда 9 июля 1997 год.
23.15
       Делал рисунок картины «Осенняя Марта» (девушка с венком) на холсте, очень тяжело шло построение, вообще как-то сложно, удалось только сделать построение фигуры женщины – общие черты. До узоров пока дело не дошло. Стараюсь как можно крепче (грамотней) нарисовать тело женщины, что бы оно было умело построено. С узорами я успею – их я буду наносить, когда уже всё будет решено.Четверг, 10 июля 1997 год.
23.10
       Работаю над холстом "Осенняя Марта". Всю первую половину дня работал над ним. Обводил тушью контуры фигуры, затем, карандашом наносил узоры. Отбор узоров был не случаен, а обдуман. К каждому кусочку картины узор подбираю индивидуально. Выбираю орнаменты для сюжета из своей узоротеки.
       На небе узоры очень крупные, местами я даже их контуры наслоил на тело и одежду девушки. Это из области развития и трансформации моего стиля орнаментализм – я беру крупный узор, который занимает собой несколько объектов, изображенных на картине. В небе часть узора внутри будет отличаться по цвету от цвета неба, расположенного вне узора. На теле девушки тот узор будет иметь телесный цвет, но он будет немного отличаться от цвета тела девушки, расположенного вне узора. На волосах – так же. Суть в том, что я сохраняю внутри больших узоров: объём, фактуру. Существует лишь небольшая разница в цвете. Сочетаю разные узоры, для лица, например беру мелкие, округлые, завитые, для одежды более крупные, угловатые, ближе по форме к геометрическим. То-есть я не просто леплю узоры, а выбираю их тематически для каждого кусочка. Исключение лишь составляют два, три узора, которые занимают небо, и немного цепляют, накрывая собой саму фигуру. Об этом я писал выше. Узоры обводил фломастером. Там где светлые участки в картине – узоры обводил светлым фломастером, где тени – тёмным. На это ушло полдня. Вообще я всё делаю кропотливо.
       Теперь никак не могу решить, какие брать цветовые сочетания в картине, какое состояние природы изобразить в работе? Мягко? Жестко? Ярко? Приглушенно? Эта нерешительность привела меня к тому, что я провёл спиритический сеанс с Сальвадором Дали. Я задавал ему вопросы, и результаты записывал на бумаге, лист с результатами этого «интервью» вклеиваю здесь. Вот оно:
Я: «Правильно ли, что я занимаюсь стилем узора?»
Дали: «Да»
Я: «Это сюрреализм?»
Дали: «Нет»
Я: «Какое небо написать в картине "Осенняя Марта", яркое или нейтральное спокойное?»
Дали: «Нейтральное, спокойное»
Я: «Какой цвет волос написать у девушки: брюнетка, шатенка, блондинка, русая?»
Дали: «Русая»
Я: «Какое тело у девушки, какого оттенка кожа: смуглая, белая, нейтральная?»
Дали: «Смуглое»
Я: «Какого цвета взять платье у девушки?»
Дали: «Холодного, коричневого оттенка»
Я: «Какого оттенка взять свет относительно тени – свет тёплый, или тени тёплые?»
Дали: «Свет – холодный, тени – тёплые»
Я: «Общее решение картины – контрастно или мягко — нейтрально?»
Дали: «Мягко — нейтрально»
Я: «Кто отвечал на мои вопросы?»
Дали: «Дали»
Я: «Ты правдиво отвечал?»
Дали: «Да»
Я: «Ты врал мне?»
Дали: «Нет»
Я: «Делать мне всё наоборот?»
Дали: «Да!»
          Пока ещё не знаю, как буду писать эту картину. Так как получилось в ответах Сальвадора Дали на бумаге? Или делать всё наоборот? Вечером спросил о том, в каких красках писать мне картину свою маму. Она в точности мне описала картину и то её решение, которое получилось в ответах на бумаге. Мама не знала об этой бумаге с вопросами к Сальвадору Дали.
          Вечером почитал о технике энкаустики. Подумал, не попробовать-ли так писать мои орнаментальные композиции? Ведь это самая долговечная техника. Воск у меня есть – целый пенёк. Нет пигментов. Может быть для этой цели взять восковые мелки?
23.30

Пятница 11 июля 1997 год.
00.17
         Уже ложась спать, перед моим воображением появилось изображение – Образ Христа. Я быстро встал, включил свет и начал рисовать на бумаге карандашом. Сон как рукой сняло. Сделал рисунок в орнаментационном стиле – через фигуру Христа, парящего в небе, виден прозрачный крест, он является в то же время узором. Ниже фигуры Христа, по обе Его стороны располагаются ещё два креста, на них – разбойники. Крест Христа нижней частью своего узора закрывает линию горизонта и Землю. О Бог, прости меня за мои эксперименты!
00.30

Пятница, 11 июля 1997 год.
23.10
        Со светлого времени суток, до темна писал свою картину – девушка с венком – «Осенняя Марта». Девять часов работал, отлучаясь лишь по крайней необходимости. С утра дедушка принёс мне киви, они понравились мне на цвет. Я подумал, что их цвет мне поможет в написании картины. Писал картину в таком решении, подсказку которого получил при спиритическом сеансе. Узоры сегодня не записывал, писал только окружение: лицо, волосы, руки, платье, венок, небо. Под конец сил уже не было, чувствовал, что срываюсь в безумие. Наконец то, в семь часов вечера я завершил растяжку нежного утреннего неба, думал, что сегодня не успею её написать. Узоры пока оставлял не тронутыми. Мне уже нравится то, что я написал и я уже с трепетом смотрю на картину, уже не могу без волнения взять кисть, и писать сюжет. Это всё равно что прикоснуться к Божественному и изменить Его.
        Вечером нарисовал с натуры портрет своего дедушки Василия. День был насыщенный, удачный. 

23.20

Суббота, 12 июля 1997 год.

23.45
        С утра писал картину – девушка с венком, начал сеанс с неба. Пишу его внутри узоров, соблюдая градацию цветовой растяжки. После узоров в небе, я переключился к живописи узоров на платье девушки. Намешал для той цели четыре колера, так как узоры не должны быть плоскими, они должны подчиняться форме и цвету платья девушки. Несколько колеров для цвета узоров на свету; тенях; полутенях и рефлексов. Написал и их, сами узоры гармонично сочетаются по цвету с платьем. Цветовые отношения – землистые, неброские благодаря тому, что в замесах я использовал «севанскую зелёную», «гутанкарскую фиолетовую», «перофилитовую розовую». Эти цвета я подмешивал почти во все колера, от того работа получилась цвета утренней сочной зари, пропитанной терпким виноградным вином. Некоторые узоры на одежде являются частью узоров в небе, они касаются одежды, неба и тела.
       На сегодня работа на этом завершена. Время ещё было и были силы, но силы для механического письма, а не для письма в которое нужно вкладывать душу.
       Третий день небо заштопано клубками туч, от вязальных спиц бегает дождь. Не печалюсь, мне нравится смотреть на эти догонялки. Смотреть в окно на серую улицу, и она не серая, в ней бесчисленное множество разнообразных оттенков. Капли дождя играют бусами на фоне тёмных силуэтов домов. Вдалеке, у гаражей большая лужа, она вся в рябинах от флегматичной музыки атмосферных осадков. Посредине лужи стоит коричневый табурет, он блестит как спинка улитки — сырой, скользкий. Пахнет землёй и дождём. Хозяин – ветер швыряет пощёчины на забытые натюрморты. Всё блестит свинцовой податливостью. Приятно так подглядывать за игрой непогоды, сидя в мягком кресле тёплой комнаты. Рядом со мной уютно расположились: палитра; кисти; краски; мольберт; этюдник. Томно прислушиваюсь к музыке тишины. Слышу её гармонию и покой.
       По телевизору в новостях передали, что к Земле приближается какая-то комета, не двусмысленно заявили, что это не безопасно для нас. Сказали, что в последний раз она пролетала мимо Земли в 1930-м году 13 августа и в этот день от её хвоста отделились три куска и обрушились на Северо-западную часть Африки. То была «Вторая Тунгуска». И вот теперь, в 1997 году тоже 13-го августа эта штучка опять будет пролетать рядом с Землёй.                                                                                     

00.15

Воскресенье, 13 июля 1997 год.
22.43
       Завершил холст «Осенняя Марта». Дописал узоры, смягчил контуры, свет, контрасты. В картине получилось ощущение утра, небесного света и отсутствия Солнца. Прописал узоры на лице, руках, волосах, венке.
       Чудесный сон. Я с каким то другом попадаю в гости к музыкантам группы «Битлз». Усаживаемся за стол, длинный, покрытый тёмно-багровым пледом. За окнами темно, комната – зал освящена приглушенным светом светильника. Свет мутно-оранжевый. Очертания предметов таят в коричнево-сепиевой мгле. Гамма цветов с преобладанием «английской красной», «марса коричневого» и «шахназарской красной». Мы все сидим за столом, по левую руку от меня Пол Маккартни, я бегаю по столу пальцами, а музыкант подыгрывает мне на ситаре, в точности соответствуя ритму моего постукивания. Затем картинка меняется. В этом зале небольшом зажжен свет люстры. Джон Леннон с улыбкой открывает один из шкафчиков, достаёт от туда оранжевый лепесток, и протягивает его мне. Джон ведает лепестками цветов с бутонов неизвестного растения, они оранжевого цвета. Музыкант показывает как надо пользоваться лепестками: прикладывает лепесток себе на левую сторону нижней челюсти, там где ухо. Затем, почти сразу снимает его и я вижу как по нижней челюсти, затем по щеке, а потом и по всему лицу его начинают струиться светящиеся узоры, они переливаются разными цветами и меняют свою конфигурацию. Я пробую. Он говорит мне: «Ты долго не держи его на шее». Лепесток мяконький, толстенький, липкий, оранжево-прозрачный. Уже держа его в руках я почувствовал его благоухание, и аромат его словно пары узоров. Прикладываю его и почти сразу чувствую приятное ощущение, расходящееся от места прикосновения — по всей голове, затем по всему телу. Я словно превращаюсь на миг в цветущий узорами сад, попадаю в его мифический мир. Ощущение похоже на то, как будто кто-то ласкает губы пёрышком из подушки и эти тактильные чувства ажурны. Приятно настолько, что даже становится невыносимо. Невыносимость сменяется блаженством – его хочется продлить, продлеваю его в полёте над светлым морем, волны его словно кружевные бирюзовые орнаменты. Оно в каждой клеточке моего тела, в каждом узоре моей души. Вижу – всё плывёт перед глазами, пытаюсь что-то произнести, но не могу. Голова, челюсти и зубы словно ватные. От удовольствия слезятся глаза. Вижу орнаментальные сочетания, наслоения. Цветовые сочетания очень красивые. Времена суток сменяются, светлый медовый день перелистывает лунная колдовская ночь. Бирюзу сменяет глубокий рубин. Деревья большие, тёмные, превращённые наполовину в орнамент. Лунный свет струится с неба, образуя собой бриллиантовую вышивку.  Успеваю вовремя отлепить лепесток, подумав про себя – ещё немного и затянуло бы меня в загадочный мир узоров. Ощущение грёз тает и я опять вижу всё обычным взглядом.

23.30

23.32
        Завершился сон, пошла явь суровая. Дедушке моему всё хуже и хуже. Болезнь даёт о себе знать - у него очень болит нога. Сегодня, когда он увидел, что я пишу картину, зашел ко мне в комнату, увидел «Девушку с венком»(осеннюю Марту) и сказал удивлённым тоном: «С орнаментом?!! Такого я ещё никогда не видел! Такой живописи я не видел!!! С орнаментом?!!» Меня очень порадовали эти слова. Господи, помоги моему дедушке!!! Избавь его от страданий, от этой дурацкой болезни и оставь его живым!
23.35

Понедельник, 14 июля, 1997 год
23.30
       Начал работу над новым произведением. Уже вчера делал эскиз к композиции «Афродита и мусор». На бумаге, карандашом начинаю рисовать. Вначале изобразил Венеру Милосскую на городской свалке, эта композиция тоже включает орнаментацию. Утром решил изобразить не Венеру Милосскую, а Афродиту, готовящуюся к купанию, она с руками да и по антропометрии мне показалась красивей, чем Венера.
       Начал работу над холстом. Вначале построение самой фигуры, подробно, остро заточенным карандашом по белому загрунтованному холсту. Когда построение было закончено, наметил тени грифелем. Решил пока не отрисовывать мусор, а как следует написать тело Афродиты. Написал его за два часа. Оно почти готово, осталось немного поправить форму в нескольких местах. Цветовые отношения взял напряженные, яркие. Потом писал небо, предварительно намешав несколько колеров для цветовой "растяжки". В этот раз я «оторвался» и взял очень плотный иссиня – голубой цвет. Разделив его на пять градаций оттенков.

       Когда я написал небо, тело Афродиты зазвучало великолепным золотистым цветом и светом. Плотная голубизна и синева неба цветовым камертоном усилила звучание тела. Сочетания розовых оттенков на свету тела с голубым небом благородны. Сочность картине придают тени на фигуре, я их писал не корпусно, а методом протирки. Использовал следующие краски для написания теней: шахназарская красная, охра светлая, английская красная, охра тульская, сиена натуральная. Линия горизонта проходит по уровню пяток Афродиты – в картине много неба. Формат картины вытянут вертикально. Размеры холста небольшие - 36х59 см. В мусоре планирую написать: сломанный будильник; куклу, выглядывающую из-под коробок лекарств и зубных паст; разбитую раковину и треснутый унитаз. На переднем плане – арбузные корки с кружащими над ними осами. Так-же: вилку с пластмассовыми зубьями; зубную щётку; обрывки газет. В общем, всё, что можно встретить на свалке. Да, ещё чуть не забыл – искорёженный велосипед! И весь этот мусор будет уходить до самого горизонта. Над этим хаосом будет возвышаться Афродита, как символ вечности и незыблемости красоты.
       В этой картине я намереваюсь соединить несколько своих стилей, каких, пока не скажу, что бы заранее не «трепать языком» (вернее авторучкой и рукой). Если Бог даст времени и сил, тогда изображу всё, что наговорил.
      Фигуру Афродиты изобразил одним цветом, вернее так: волосы; кувшин; глаза; ногти — всё имеет один объединяющий цвет, - колер розовой глины. Это одновременно и живая Афродита и скульптура.
Сегодня провёл одну из первых тренировок за последний месяц. Вообще писать сегодня не хотелось, настроение дурацкое – беды обрушились на мою семью, все болеют, денег нет, живём плохо. Но нас учит Господь: «Уныние – грех». Стараюсь не унывать, даже несмотря на такие мысли: «Всё тленно, всё исчезнет когда ни будь, зачем что-то делать?» Несмотря на такие мысли, решил писать дальше. Жизнь – это действие.
00.10

Вторник, 15 июля 1997 год
21.00
       В первой половине дня ездил за красками в «Дом художника» и в «Детский мир». Товара нет. Обещали завезти к концу месяца. Приехал домой и стал писать свой холст «Афродита и мусор». Сегодняшний сеанс живописи посвятил написанию мусора. Сделал тщательный, детальный рисунок мусора и за сегодня написал его весь до горизонта. Там есть всё, что можно найти на городской свалке, всё, что я вчера описывал в этом дневнике. С мусором закончено, в основном он мне нравится, теперь главный вопрос – «Делать ли узоры?» Не определился. Постепенно чаша весов склонилась к тому, что бы их делать, но только едва заметными, почти невидимками.
21.15

Среда, 16 июля 1997 год
23.14
       Начало стадии создания узоров в картине «Афродита и мусор». На бумаге делал эскизы узоров и их распределение в сюжете картины. Образцы узоров ищу всюду: журналы; книги; справочники; ковры; деревья; облака; трещины в асфальте. Подбирал наиболее удачные. После четырнадцати часов выбор был сделан. Пообедал и стал наносить узоры на произведение. Орнаментация преимущественно в небе и немного узоров на теле Афродиты. Я применил свой метод «общего орнамента». То есть под один элемент орнамента попадает два объекта. В моём случае это – небо и тело Афродиты. В небе часть орнамента имеет воздушные оттенки, на теле – часть того же орнамента – телесные. Сочетаю в картине как геометрические, так и растительные орнаменты. После того, как орнамент был написан, принялся писать мусор, вернее дописывать его, лессировал слишком яркие по цвету места, обобщал их. Получилось лучше чем было. Вообще, ощущение мусора мне удалось передать в полной мере; его цвет буро-зеленоватый словно растёртые об газету экскременты. Его оттенки сочные и прозрачные.
       В картине сочетал несколько стилей. Первый – абсурдизм — сочетание статуи Афродиты с мусором. По смыслу – это карикатура, но выполненная в реалистическом стиле. Это первый мой стиль, который я придумал раньше стиля узора, это мой стиль – АБСУРДИЗМ. Второй стиль, которым я сейчас занимаюсь очень плотно, и который представлен в этом произведении – это опять-же мой стиль – ОРНАМЕНТАЛИЗМ (или – стиль узора). Третий стиль, который является ответвлением второго – СЕКТОРИЗМ (тоже придуманный мной). Он представлен именно теми частями орнамента, которые наслаиваются сразу на два объекта. Например: небо – Афродита. Самым значительным, принесшим мне больше всего радости и почвы для изобретательства считаю мой стиль ОРНАМЕНТИЗМ...
Много курю, от этого болит сердце. Немного тренирую «пресс» - боюсь заплыть жиром. На улицу не показываюсь.
00.16.

Четверг, 17 июля 1997 год
00.30    
       Да, забыл написать ещё о двух стилях, которые я придумал на пути к орнаментализму – стиль ОТРАЖЕНИЯ (калейдоскопический), и стиль ЗАМЕНЫ ФАКТУР.                     
00.36

12.45
       Ночью, когда лёг спать, всё думал о стиле. Постель согревала меня, было приятно, начал засыпать, подумал: «Лучше бы сейчас заснуть и отдохнуть, чем вскочить от новой оригинальной мысли о стиле, что бы её зафиксировать». Так и получилось, не успел подумать об этом, как мысли потекли по руслу стиля узора. Начался мысленный синтез – образы начали появляться перед закрытыми глазами. Придумал новый стиль, который является ещё одним «рукавом», продолжением орнаментационного стиля. В этом новом ответвлении объединение всех моих стилей, точное, и простое как всё гениальное. В этом стиле есть и стиль отражения, и стиль орнамента, и метод замены фактур и абсурдизм, секторизм, домиизм. В этом новом направлении объединились все мои находки. Далее, помещаю листок бумаги, на котором я зафиксировал мысли карандашом. Они представлены в виде схем, это умаляет идею, но конкретно говорит о сути.
       Вспомнил, что этот метод родился у меня, когда я думал про ромашку изображенную в моей картине на локтевом сгибе Афродиты и небе. Там есть изображение узора в виде ромашки, этот элемент наслаивается частью на тело и частью на небо. И я подумал, что если ту часть узора, что наслаивается на тело Афродиты, изобразить с небесным оттенком, а ту часть узора, что наслаивается на небо – изобразить с оттенком телесного цвета. Получается такая интересная игра – обмен, строящийся по элементам узоров. Причем узоры могут быть очень огромные. Например, можно взять обычный элемент – кольцо и наслоить его на небо и дом. Так вот, в том месте, где кольцо закрывает дом, будет иметь цвет неба, а тот элемент, что в небе будет содержать в себе фрагменты дома. Варианты этой орнаментальной игры могут быть очень разнообразные. Можно менять в элементах только содержимое, но сохранять цвет. Например, – получатся: голубые окна на фоне неба, или голубые автомобили. Или например на фоне зелёной кроны деревьев – зелёное лицо человека.
       Мне немного жаль, от того, что я схематизирую творческий процесс и особенно он кажется выхолощенным, если его описывать на бумаге словами. Но я тороплюсь записывать движение мысли, фиксировать, что бы не забыть. Стержень – основа любого дела. Вот при помощи этих строк я создаю этот стержень.                  
13.11

Суббота, 19 июля 1997 год
21.16
      Уже третий день работаю над картоном к новой композиции, вкладываю в него всю душу. Он изображает моё дежавю – образы, которые я возможно видел в прошлой жизни, ассоциации, символы. Работа идёт не легко, очень серьёзно и тщательно отрисовываю, отбираю детали композиции. Исправляю по много раз, чуть не до дыр истёр бумагу. Не спешу с тем, что бы начать работу над холстом. Хочу досконально и точно решить картон. Это новое произведение вмещает в себе мои стили. Сюжет от этого не смотрится каламбурным. Напротив в моей последней идее сублимировались и отточились все находки.
      Со вчерашнего дня странное ощущение в голове. Это не боль. Оно похоже на то, когда стоишь рядом с работающим, дребезжащим грейдером или трансформатором. Мозги словно резонируют с волнами неизвестного происхождения. Этот процесс приятный. Может быть кто-то пытается воздействовать на меня из параллельного мира? Дребезжание мозгов становится навязчивым.
21.31

Воскресенье, 20 июня 1997 год
00.38
       Мои мозги будто превратились в пенящийся кружевом прибой моря. Голова дребезжит, как работающий вибромассажер.
       Вчера вырезал из бумаги снежинки. Моя мама научила меня этому занятию по моей просьбе. Эти снежинки понадобятся мне для новой работы. Решил построить орнаментацию в живописи на основе снежинок.
00.43

Понедельник, 21 июля, 1997 год
22.41
       Состояние моё прежнее – мозг дребезжит. Ночью были слуховые и зрительные галлюцинации. Много ходил по городу сегодня днём.
       Работал немного над композицией над картоном, обрезал его со всех четырёх сторон, уточнив перед этим формат. Затем прикнопил картон на большую доску, и по каждой из четырёх сторон изображения, вбил по девять гвоздей на одинаковом расстоянии. Это нужно для того, что-бы натянув на гвоздики нить, создать сеточку в клеточку, которая поможет перенести рисунок с картона на холст. Само полотно уже прогрунтовано, я разлиновал его на клеточки того же размера, что и в картоне. Всё готово к нанесению рисунка на холст.
22.48

Четверг, 24 июля 1997 год
23.02
       Головокружения не прекращаются, ходил в больницу. Врач выписала таблетки, снижающие давление. В больнице оно у меня было 170/100. Пью Абзидан — немного помогает. Давление сброшено до 122/90. Ещё врач послала меня к глазному (у которого я в последствии побывал) и к эндокринологу (у которого впоследствии я не был, знаю – положит в больницу). 22 июля наносил на холст рисунок новой композиции, по клеточкам по картону. 23-го обводил рисунок, нанесённый карандашом с помощью туши на спиртовом растворе и кисти «единички».
       Тщательно обвожу все детали, процесс идёт тяжело. Это из-за того, что я пишу уже только свои чувства. Для их отражения понадобится больше времени, чем для отражения не совсем своих чувств. В этой картине идея и композиционное решение полностью мои. Вечером писал небо в этой новой композиции. Взял его плотным синим цветом. Это полуденное небо. Если попытаться кратко описать то, что изображено на холсте, вернее сказать – то, что я хочу изобразить: полуденное васильковое небо, Успенский собор Рязанского кремля, бородатый персонаж, возможно священнослужитель в праздничной митре. Головной убор имеет вид одной из девяти глав собора Василия Блаженного в Москве. Ещё в картине: крона дерева, листва лавра, цветы и узоры в небе и на храме и на лице короля (священника, священного короля), за ним ещё одна маковка собора из тех девяти. На изображение я словно проецирую контуры крупных снежинок, тех что мы вырезали с мамой и тех, что сохранились в коробочке из далёкого детства, когда мы праздновали Новый год.
23.12

Пятница, 25 июля, 1997 год
22.36
       Пью таблетки, понижающие давление, но головная боль всё та же. Ходил к эндокринологу, она меня не приняла, сказав, что я не записан к ней. А если так, то мне придётся подождать, пока не пройдут все записанные к ней. Так как я не совсем ещё сошел с ума, я не захотел ждать до конца смены — ушел даже не дослушав её.
       Придя домой из больницы, продолжил работу над новой композицией, которая изображает мои чувства. Писал сегодня листву и начал писать Успенский собор. Пишу так, чтобы сразу написать каждый кусочек, чтобы к нему не возвращаться. В противном случае, при переписывании, красочный слой будет жухнуть. Я этого не хочу, поэтому пишу, а-ля прима, не возвращаюсь к написанному. Если не писать второго слоя в картине, то первый будет блестеть как будто покрытый лаком. Беру очень яркие плотные по цвету колера.
       Вчера мне позвонил Сергей Преображенский, он с однокурсниками ездил поступать в институт Сурикова в Москве. Сообщил мне, что никто из них не поступил, даже Дима Куваев. А ведь он из лучших и пытается поступить туда уже второй раз. Он великолепный ученик, так как он старается в обучении реалистической живописи и рисунка. Удивительно, как его не приняли в Суриковский институт?! Ведь там очень ценится реализм и маститые реалисты, коим и является мой друг Димка Куваев.
       Больше укореняюсь в мыслях, что мне нужно писать картины, мыслить, быть творцом и продвигать свой стиль, совершенствовать его. По возможности придумывать принципиально новые изобразительные формы. Иначе, что же это я за творец, если придумав одно, не могу придумать другого, отличного от первого. Я за разнообразие. Но пока хочу писать в своём стиле УЗОРА, он мне очень нравится. Это моя душа, его разнообразие – это разнообразие моей души. Эти узоры – цветы моей души. Причудливая орнаментация: неба, храмов, лиц, снежинок, роз, астр, львиного зева, геометрический орнамент. Так я вижу мир. Это тандемы-фантомы, несущие смысл всему окружающему – это параллельный мир, сцепленный с нами при помощи узоров, знаков, символов. Это взгляд вечного.
22.56

Суббота, 26 июля 1997 год
23.15
       Спал плохо. Ночью мучили кошмары и стихи. Днём выехал в город в район «Дашково-Песочня». Иногда выезжаю в город и потом меряю его шагами. Причем что характерно, то что я на следующий день начинаю свой поход с того места, где закончил его в предыдущий раз. Так, я уже прошел от Центра города к его окраине – «Дашково Песочне».

       Сегодня шел больше обычного. Сильно вспотел. Усилилась головная боль. Вернулся домой. Сегодня особенно было приятно идти, так как шел любимыми улицами района «Кальное» и «Первого Микрорайона.»  Хороши многоэтажные дома, особенно многоэтажки – самые высокие дома в нашем городе. Представляю, как-бы мне понравилась прогулка среди небоскрёбов Нью-Йорка!

       Кроме многоэтажек мне нравятся ещё больше пространства – поля, берёзы выросшие в Рязани, кусты красивых цветов, уходящие вдаль, в перспективу со сходящимися линиями. Я ждал дождя, тучи бродили по небу, но не дали долгожданных атмосферных осадков.

       Приехав домой, сел писать свою композицию, дописал храм – купола: один золотой, другие синие с восьмиконечными звёздами. Затем я написал купол – головной убор персонажа. Праздничная митра луковичной формы, как купол-луковица у собора Василия Блаженного в Москве. Взял цвета у полосок – белый с тёмно-фиолетовым. Затем писал одежду мужчины. Сделал её очень декоративно – брал чистые цвета, открытые: фон кофты ярко желтый, на ней геометрические узоры разных форм. Их цвета зелёные, тоже чистые, не смешанные. На зелёных узорах красные квадратики (применил закон "дополнительных цветов"). Ещё на тёмном фоне голубые и фиолетовые квадратики и треугольники. Ещё несколько красных геометрических узоров. Затем я написал ещё одну «луковку», расположенную за персонажем. Она в полоску и имеет ярко желтый цвет, в тени – ярко-красный. Ниже луковки – барабан, покрытый орнаментом. Для усиления декоративности я применил такую краску как «Зелёная ФЦ», добавив в неё немного белил.

       Часть узоров на зелёном барабане имеет ярко-красный цвет. Получается очень эффектно. Меня даже в пот бросает от ощущения жара, идущего от картины. Затем я писал лицо персонажа, включая в его поверхность орнамент. Затем бороду, наслоил и на бороду орнамент, причем геометрический и не того же оттенка как борода, а совсем другого цвета – ярко-красного. В самом орнаменте пустил несколько волос ярко-зелёного цвета. Много ещё придётся повозиться над картиной прежде чем я посчитаю её законченной. Ведь нужно ещё будет кроме подбора цветов, тона и пластики ещё делать и фактуру, материальность. Что бы кирпичная стена была именно кирпичной, а не пластилиновой как у меня на картине. Много ещё недоработок.

       О семье моей: А в семье моей всё хуже и хуже. Дедушку кладут в больницу, будут отрезать ногу. Он болеет аблотирующим атеросклерозом. Мама болеет. Она очень переживает за нас. Принимает всё близко к сердцу. Все заботы о семье на её плечах. Болею и я – голова всё та же. Один отец не хворает; пьёт водку банками каждый день, не менее литра.
23.52

23.54
      Исполняется ровно два месяца, как я не брею бороду. Лишь несколько дней назад я подравнивал её ножницами. Придавал бороде клинообразную форму, что бы хоть немного визуально вытянуть своё круглое лицо.

23.56

Воскресенье, 27 июля 1997 год
23.10
       Никуда не ходил. Писал картину. Наконец я покрыл весь холст красочным слоем. Теперь я могу видеть всю картину и все её недостатки. Сегодня писал митру луковичной формы на голове у персонажа, вернее дописывал её. Затем писал пространство внутри границ цветов на фоне неба. Эти цветы заполнены изображением деталей собора. В большинстве фрагменты синих куполов со звёздами. То есть принцип в том: узоры-цветы закрывают некоторые части храма и неба. На храме узоры-цветы имеют цвет неба, а на небе узоры-цветы имеют цвет храма, сохраняя не только цвет, но и детали его. То есть здесь, в этом методе есть и стиль узора и стиль отражения, а значит и замены фактур. Там, где геометрический узор покрывает собор, там он имея цвет неба остаётся плоским. Где орнамент – цветы, там они имеют голубой цвет, сохраняя объём цветов. Написал в небе голубые розы. Это из орнаментационного стиля. То есть небо, сохраняя свой оттенок, лишь немного изменяясь в тоне и цвете приобретает орнамент в некоторой своей части. В моём случае в правом, верхнем углу.

       Орнамент имеет вид двух роз. Под ними сразу же, даже состыковываясь с ними — включение геометрического орнамента на фоне всё того же неба. Сам орнамент заполнен до границ с небом фрагментами архитектуры. Применяя такие методы я заполнил и другие части орнаментов в картине. После того, как это сделал, я посмотрел на картину (она была уже покрыта слоем краски во всех местах и я мог уже оценивать весь композиционный строй). Мне показалась не достаточной яркость храма. Намешал более яркий колер. Прописал им освещённые части, задавая специальными густыми мазками фактуру кирпичей. Затем, естественно и в орнаментах на фоне неба пришлось делать ярче архитектурные части, запечатлённые, запечатанные в узорах. В них старался сохранять фактуру кирпичей.
       Сейчас картина выглядит очень плотной по цвету, не разбелёной, очень сочной, построенной на законах сочетаний цветового круга — на дополнительных цветах, подчеркивающих сочность и яркость друг друга. Так, например, на фоне плотно – голубого, почти синего неба, храм смотрится очень ярким оранжевым пятном. Конечно я упрощаю, уплощаю литературное описание живописного процесса - в нём(на холсте) присутствуют валёры и глубина.
       Красиво смотрятся части орнамента с архитектурой ярко-оранжевого цвета на фоне кобальтового неба – оранжевые кирпичики в снежинках на фоне безупречной синевы. Но я ещё не всем доволен, далеко не всем. Надо будет ещё писать преимущественно лессировками. По ярко-оранжевым фактурным кирпичам стоит пройтись прозрачным холодным объединяющим цветом. По крайней мере в некоторых местах. Но что я пишу о том, чего ещё не сделал!!! Это нельзя писать в дневнике!!! Это плохая примета, подмеченная мной: стоит написать о том, что хочешь сделать и в действительности оно не получится...
       Сегодня мне приснились пауки, противные большие, липкие. Один ещё ничего – смирный и сухой. Я их будто вывел, развёл сам, из каких-то химических смесей. Одного сухонького паучка я бросил под отопительную батарею, больше его я не видел. А вот другой, серо-коричневый и липкий будто пластилиновая лягушка со склизкими лапками. Он долго преследовал меня. Вернее не он, а навязчивый страх, который паук вызывал во мне.

23.35

Понедельник, 28 июля 1997 год
23.32
       Усиливал материальность в композиции с Успенским собором. Так например, писал ещё раз стены храма и их отражение в узорах, делая мазок более рельефным, обозначающим фактуру кирпичей. Приводил всю композицию в порядок. Она мне уже нравится, я даже считаю её одной из лучших моих композиций, по крайней мере, если судить по красивости и эффектности. Ясность форм, четкость отношений тонов, контрастность и напряженность в цвете, плотность, чистота.
Сейчас, когда я пишу эти строчки, за окном, через открытую форточку слышу странный писк. Он то появляется, то пропадает. Страшно — ночь, а за окном – стрекочущий писк. Встал, закрыл форточку. Писк утих, можно писать дальше.
       Простота цветовых отношений красива. Яркость, ясность, объёмность, насыщенность. И конечно же стильность. Картина написана в моём стиле.
       Так как композиция связана с моими детскими воспоминаниями и ассоциациями, то соответственно и название её должно быть в том-же "русле". В голове вертелись сочетания букв, но я ясно не представлял себе что это за название. Погружаясь более и более в свой мир, в мир воспоминаний прошлой жизни, или из параллельной реальности, или из детства я ясно вижу и слышу название этой картины оно «Герика – Америка!» Это точно, именно с этими словами, с тем, что изображено на картине, у меня связаны какие-то едва уловимые воспоминания. Конечно картина, да и название, не совсем полно и не совсем точно отражает эти воспоминания, но то, что я пытался зафиксировать в картине и в названии приближено к истине на самое близкое расстояние. То есть лучше только моё воображение может повторить мои воспоминания и дежавю. По ночам, когда я привыкнув глазами к темноте, вглядываюсь в картину «Герика – Америка», вижу как изображение на ней оживает, движется и переливается...
        Ходя по улицам, я восторгаюсь цветами, листьями, они составляют орнаментацию видимого изображения. Они очень красивы по форме и по цвету. То они ярко-желтые, подобно подсолнухам смеются глядя на тебя, оплетают стеблями воздух. То они ярко-красные, и их цвет усиливает то, что они просвечиваются на фоне солнечного света. Лепестки цветков – упругие губы. Зелёные листья и стебли орнаментом держат чаши цветов. Иду и думаю: "Прямо сейчас взял-бы и нарисовал или написал всё это красками!"
        Бог, дай мне силы противостоять злу! Оно подъедает меня со всех сторон. Я пока силюсь противостоять ему. Оно хочет, что бы я бросил писать картины. Оно хочет что-бы я стал великим грешником. Но мой разум и моя душа против этого. Лишь тело моё противится мне, но я сильнее его. И оно моё и оно тоже за созидание. И оно тоже будет бороться со злом, тем, что оно не будет делать зла, не будет ему потакать. Бог, я весь твой! Дай мне сил противостоять злым речам, по возможности не слышать их. Иначе моё сердце разобьётся о гордецов. Бог, дай мне сил!                          
00.04

Вторник, 29 июля 1997 год
00.12
        Уже перед тем, как лечь спать, в голову пришло ещё более точное название картины «Герика – Герлиамерика».
00.13

23.03
        День прошел насыщенно. Я был у дедушки в больнице. Дела его плохи – ему будут ампутировать ногу. Затем я ездил на встречу с Сергеем Преображенским, мы прогулялись по улицам города. Говорили в основном об искусстве. О моих делах в нём и о его делах в нём-же. Я сказал ему, что хочу сделать свою выставку, что у меня уже двадцать картин. Он мне сказал: «У тебя двадцать, а у меня две, которые я мог бы показать.» Но я ему сказал, что это вообще никакого значения не имеет. Например у Леонардо Да Винчи очень мало работ, а он всемирно известен. Но всё-же считаю, что у художника должно быть много работ. Уже исходя из того, что вдруг будет пожар, и некоторые из картин погибнут. А если бы их было две, после смерти художника, и их не осталось бы, то не осталось бы и следа от человека... Сегодня я не занимался живописью.
        Записался ко врачу-кардиологу и эндокринологу. К первому нужно идти завтра, вначале сделать ЭКГ, потом уже к нему с 14.00 до 18.00. К эндокринологу я должен буду прийти 31 июля к 16.00.
        Вновь начинается великая гонка на выживание. Я должен быть сильным, эта армия, вернее в неё призыв, всем уже натёр шею. Мой друг Дима Куваев, очень талантливый и способный художник, его хотят «загрести» туда. Ему пришлось уезжать в Москву и искать институт (в Суриковку его не взяли), что-бы отмотаться от призыва на военную службу, что-бы не быть «пушечным мясом.»

        В правительстве бандиты и воры во главе с Б.Н. Ельциным. Простой народ стонет и гибнет. Мафия стала во главе всего. По улицам разъезжают жирные морды на иномарках. Жрут, срут, "шелестят баблом", "трахают тёлок". Больше им ничего не надо – такие люди ничего не делают кроме бандитизма, они разрушают нашу страну. Не дай Бог встретиться с взглядом одного из них — тупой, наглый, "быкующий" взгляд, выражающий только одно: "Ты мне должен!"

        Наряду с очень разжиревшим в духовном и финансовом плане слоем общества, существуют нищие люди, которые по году не получают зарплату. Бедные люди пошли по помойкам и вынуждены рыться в мусорных баках, что-бы хоть как-то одеться и прокормить свою семью. Массовая безработица, повальные сокращения на предприятиях. Сами предприятия становятся банкротами. Наступает полнейший развал. Честные люди живут едва сводя концы с концами.
        Почему воры, подлецы и негодяи процветают? Почему их не постигает кара Божья? Почему они "плодятся как кролики", не зная бед и лишений живут до старости и процветая приносят многочисленное здоровое поголовье "благородных скотов" и "скотих"?
        Девушки. Девушки? Девушки! Какие они сейчас? Такие! Их стал больше интересовать финансовый достаток своего парня, нежели чувство любви к нему, любовь заменилась "шуршаньем бабла" и чем толще мошна, тем сильнее "любовь". Сейчас не престижно девушке водить дружбу с простым, не богатым парнем. Прогуливаясь с какой ни будь красоткой, я чувствую неловкость, когда мимо нас проезжает дорогая иномарка и моя спутница, несмотря на то, что идёт со мной, вся изворачивается и провожает тоскующим взглядом автомобиль.

        Сейчас девушки встречаются не по любви, но по расчёту. И с ясным, почти самоотверженным взором, они утверждают, что у них «чистая любовь». Но она почему-то проявляется в отношении только богатых мужчин. И девушка говорит таким: «Я люблю». Девушка возмущается и произносит: «А что вы хотите, что бы мы любили бедных и больных?» Что-ж, ответить на это? Желание вполне естественное, только не надо называть это любовью, это взаимовыгодные отношения. Так и надо девушкам говорить – «Я тебя очень люблю за деньги, а его не люблю, потому что у него денег нет.» Это слышать больно, но по крайней мере это правда.
        Активировались: убийства, воины, насилие. Вымирают лучшие люди. Остаётся гниль духовная: люди – хищники, люди –воры, люди – обманщики. Если наша страна не рассыпется окончательно, то она станет капиталистическим придатком чей ни будь сверхдержавы. Не исключаю Третьей Мировой войны. Она будет активизирована со стороны Америки или Китая. Всё идёт к тому...                        
        Большое число комет, они шныряют по небосводу каждые полгода. Есть даже те из них, которые появляются раз в тысячу лет. Они выскакивают подобно проносящимся автомобилям на оживлённом перекрёстке, просто пройти негде. В космосе нет светофора, как бы не столкнуться. Стараюсь не унывать.
23.43

23.52
         Вечером, спасаясь от головной боли, играл на «Тульской» гармошке, сочинял музыку.
23.53

Среда, 30 июля, 1997 год
23.26
         Головные боли мучают меня. Иду к кардиологу. Делаю электрокардиограмму. Выдерживаю больничные «футболы». Меня принимает кардиолог Ирина Станиславовна Грушевская. Только она осветляет моё хмурое настроение. Даёт мне радость в душе. Она пишет в моей медицинской карточке всё что мне нужно, подробно объясняя мне ход моей болезни. Пугает лишь то, что моя болезнь прогрессирует, уже изменены сосуды. Диагноз, который поставила она: гипертоническая болезнь 1-2 степени, нейроциркуляторная дистония, преходящая блокада правой ножки пучка Гиса, тахикардия.
         Возвращаюсь домой с парадоксальным настроением. Сегодня не удалось сходить к дедушке в больницу. Сижу, курю, мне приятно. Смотрю на картину «Америка. Герлиамерика». Постепенно мысли мои словно отстаиваются на дне стакана моего восприятия. И вдруг!!! Как вспыхнувший огонь, вижу в своём воображении образ будущей картины: вечер, уже темно, небо слегка подсвечивается давно зашедшим за горизонт Солнцем. Контражуром вырисовываются силуэты каких-то невысоких построек, типа сараев, торчит труба, не толстая и не высокая. Из неё вьётся слабая струйка дыма, в постройках видны слабо мерцающие огоньки. Этот мини-городок или деревушка живёт и вдыхает дымок и тлеющий огонёк своей природы. В глубоком, тёмном небе видны звёздочки, их не много, они являются эхом окон домов. Но это пока только мысли...

         Сейчас-же я беру этюдник, готовлю всё для письма, чтобы продолжить работу над картиной «Герика-Герлиамерика». Решил увеличить число узоров, что-бы смысловая нагрузка видимых форм переходила из обычного состояния в орнаментационное. То-есть чтобы было преобладание орнамента в картине. Это делаю по многим причинам — по эстетической и главное чтобы было видно, что это мой стиль — стиль орнаментации видимой сути. Начал с того, что по красочному холсту, уже высохшему нанёс рисунок узоров карандашом. Образцы брал из своей узоротеки.

         Затем писал маслом на тёмно-синем небе узоры более светлого оттенка. Когда пишу эти строки, упрощаю названия цветов, если объяснить их по-настоящему, то не хватило бы всех книг мира, для того, что бы описать один цвет. Пишу здесь так просто про цвета и называю их так для того, чтобы было понятно тебе. Когда прописал узоры, я взял ещё более мелкую и тонкую кисть и уже без предварительного рисунка, стал наносить тонкую сеточку узоров. Компоновал их следуя движению, изображенному на картине. При написании мелких узоров пользовался теми-же принципами, которые я описал выше: если узор пишется на голубом, то и он сам имеет голубой оттенок. Если фон оранжевый, то цвет узоров имеет оранжевый оттенок. Но что это за правила, если в них нет исключений! Я взял и написал несколько тонких узоров голубого цвета на оранжевых стенах Успенского собора. Пустил ряд мелких голубеньких узорчиков по маковкам от собора Василия Блаженного. Одна из «луковок» является как-бы шапкой персонажа.

         Персонаж похож на меня, но не такой крупный, и он имеет более длинную бороду. На его лице я запланировал узоры, они телесного цвета. Сейчас картина имеет вид немного раздробленный из-за слишком сильной резкости узоров на небе – они слишком светлые. Но я умышленно взял их светлее, потому что знаю — при высыхании, через некоторое время масляная краска темнеет. Для написания орнамента на листьях пользовался Кобальтом зелёным светлым. Превосходный цвет и краска! Но я пока не доволен своей картиной — очень она смотрится раздрызгано, негде глазу остановиться, отдохнуть. Везде в ней музыка, всё красиво, но без перерывов. Это получилось после сегодняшнего сеанса, именно после того, как я обильно ввёл орнаментацию. Не жалею об этом, это сделано специально, то лишь стадия работы, за которой Бог даст, последует ещё одна стадия, которая я надеюсь приведёт всё изображение к цельному не дребезжащему образу. Эта стадия – лессировка.
         Сегодня опять играл на «Тульской» гармошке. Придумывал мелодии. Чувствую, чем больше играю, тем более совершенствуюсь в технике. Здесь действует принцип «чем больше — тем лучше». Что нельзя сказать о живописи. В живописи я наоборот стараюсь больше думать чем писать. Хотя, все говорят, что я много пишу. Знали бы они, сколько я думаю о том, что пишу!!! Думаю об этом постоянно и без перерывов, иначе уже сник бы от бед, окружающих нас.
         Свет есть, но его нужно найти, нашедши его нужно не потерять, что крайне сложно.
00.15.

Четверг, 31 июля 1997 год
22.13.
         Сегодня была как раз та стадия, которая привела в порядок картину «Герика – Герлиамерика» - прописывал, лессировал узоры. Делал их более сближенными по цвету к фону, где они находятся. Также я применил ещё один метод, который является частью моего орнаментального стиля. Этот метод могу объяснить на таком примере: узор охватывает два объекта – собор и небо. Сам контур узора – снежинка. Там, где снежинка касается неба, она имеет в своей структуре цвет, объём, материальность собора, фактуру кирпичей. Та часть снежинки, что располагается на фоне собора, имеет цвет и гладкую, воздушную фактуру неба. Но на этом не остановился, - оставив одну снежинку в таком состоянии, остальные две и один геометрический узор, вместе с ещё несколькими я пролессировал. Опять-же объясню на примере снежинки, как её лессировал — там, где она имеет фактуру и цвет кирпичей храма на фоне неба, я пролессировал её прозрачным синим цветом. Синюю же часть снежинки, расположенную на храме, лессировал теми цветами, которые находятся на том месте, где расположена снежинка. То-есть получается такой эффект, как будто странные тела отбрасывают тени одновременно и на небо и на собор. Тени в виде узоров. На месте снежинки может оказаться любой узор. Это может быть не только узор, но и геометрическое тело: куб, прямоугольник, круг, треугольник. Мы как бы рассматриваем внешний мир через стёклышки цветные, и цвет этих стекол похож на те цвета, которые они закрывают.

         Вариации этих методов бесчисленны. Так, наряду с этим методом я применил и обычный голубой узор на фоне неба. То есть небо приобрело фактуру узора. Вариантов может быть много. Но их всех объединяет стиль узора, орнаментальный стиль.
        Мне удалось гармонировать цвета в картине, сейчас она смотрится гораздо лучше, в ней появилось главное – цельность. В основной своей массе узоры видны не сильно, они являются второй сутью видимого. Но такой-же главной, как и первая. Певая суть полотна, это сюжет: собор, небо, персонаж в праздничной митре.
        В этой картине стиль орнаментализм применён в разных вариациях. Наиболее полно, чем в предыдущих картинах. Этот холст уже считаю полностью выполненным в своём стиле, вполне самостоятельным и творческим. Хотя ещё хочу его пописать - я всегда не удовлетворён тем, что делаю, удовлетворение если и приходит, то ненадолго. Вскоре после "творческого опьянения" начинаю видеть недостатки — то, что я мог бы дополнить, изменить.
        Был в больнице, ходил вначале к эндокринологу, она написала мне диагноз – гипоталамический синдром пубертатного возраста. Сказала, что мне нужно лечь в больницу, дала направление на анализ крови и мочи на сахар.
        Потом я был у дедушки в палате. Не застал его, ждал, ходил. Вскоре увидел, как везут кого-то на каталке две медсестры. Это привезли моего дедушку. Ему делали какие-то процедуры. Сняли покрывало с него, когда подвезли его к койке больничной он оказался совершенно голым. На белом покрывале были алые пятна крови, лившейся из ран, залепленных пластырями и бинтами. Мне стало дурно. Его уложили, велели лежать на спине не менее двух часов, не вставать с койки два дня.

        Потом он рассказал мне, что ему делали уколы специальной смесью с красящим веществом, что-бы сделать снимок и увидеть степень засорения сосудов. Объяснил как внутрь тела, в вену втыкали длиннющую толстенную иглу, вводили жидкость. Велели больше пить. Посидел у его постели минут десять. Он сказал, что бы я шел домой и что бы передал маме, что ему сделали эти процедуры.
Пришел домой, мама была уже дома. Она тоже ходила в больницу и узнавала результаты лечения, уже своего – она болеет. Рассказал ей про всё, что произошло с дедушкой и со мной. Она сказала, что у неё всё нормально. Но радость не приходит – насмотревшись в больнице на ужасы, можно разучиться улыбаться.
        Играл на гармони, придумывал мелодии. Но всё что-то грустные они получаются. Вечером нарисовал себе проездной билет на август.
22.48.

Пятница, 1 августа 1997 год
22.54.
        К дедушке сходить не удалось. Почти весь день писал картину «Герика – Герлиамерика.» Это была лессировочная стадия. С помощью неё создавал воздух, пространство, гасил слишком яркие цвета, гармонизировал цветовые отношения. Ещё добавил узоров в небе, мелких, как сеточка. Обилие узоров не кажется лишним — они находятся в пространстве и в гармонии с сюжетом, являются неотъемлемой частью картины.

        Мама, увидев картину «Герика-Герлиамерика» сказала: «О какая красивая работа! Вначале, когда ты её только начинал писать, она была плоская, потому что была просто закрашена, а сейчас она стала объёмной, живой». Я спросил: «Почему и за счёт чего?» Она ответила: «Она стала более живописной.» Так вот, иногда стоит повозиться подольше ради результата и в итоге результатом станет победа. Теперь всё в картине в порядке и всем я доволен.
        Вечером, когда смотрел телепередачу про Юрия Петровича Власова, мне позвонила двоюродная сестра Ольга Рулёва. Рассказала как она живёт — ушла из дома. Спросила в какой больнице лежит дедушка. Долго шел наш разговор, я пропустил интересную передачу по телевизору. А сестра всё повторяла и повторяла мне, что с ней всё в порядке. Да, всё-таки это горе – иметь не понимающего отца в семье. Она сказала что, ушла из-за своего отца, так как он её постоянно бьёт.
        Картину «Герика – Герлиамерика» я положил пока в горизонтальное положение, чтобы лессировки не стекли. Теперь она сильно пожухнет. Я ведь пишу только на разбавителе без примесей – это улучшает сохранность живописи.
23.15.

Четверг, 7 августа 1997 год
17.50.
        Дни проходят более активно в житейском плане. В субботу у меня были гости: Сергей Преображенский и Дима Куваев. Собрались, обсудили их неудачное поступление в Суриковский институт. После первых рюмок водки я показал им свои новые работы по композиции: «Девушка с розой земной. Христос с розой небесной», «Артур», «Осенняя Марта», «Афродита и мусор», «Герика – Герликаэрика». Они долго сидели молча, почти так-же молчали, как молчат учителя на просмотре в Рязанском художественном училище. Не знал до этого, что тишина может быть сходно содержательной.

        После долгого затишья я ожидал бурю. Серёга Преображенский улыбнувшись сказал: "Лёха, ты что так напрягся, посерьёзнел, раскраснелся? Ты не на просмотре, расслабься". Он огласил свой вердикт: "Лучшая работа среди них "Герика – Герликаэрика". Потому что, как заявил он: "В этой картине ничего не прибавить и ничего не убавить - в сюжет как бы входишь, он уводит мысли куда-то. Узоры в нём сморятся не лишними". Серёга показал рукой в сторону нарисованной снежинки, закрывающей часть Успенского собора и неба, сказал: «Это уже больше чем сюрреализм!» Насчёт «Осенней Марты» он сказал, что узоры в ней смотрятся лишними и они слишком крупные, то есть эту картину можно видеть без узоров. А в «Герике – Герликаэрике» их отнять нельзя, в противном случае будет разрушение образа. Насчёт «Афродиты и мусора» он высказался, что это чистый сюрреализм и что я должен делать больше чем сюрреализм, что-то выше чем сюрреализм, что мне удалось сделать в картине «Герика – Герликаэрика». Сергей добавил по «Герике»: «Эта картина — драгоценность!»   

        Димка Куваев был более сдержан в словах, сказав лишь, что в трёх картинах цвета слишком близкие друг к другу и их можно было бы объединить в триптих. Я убрал полотна, и мы продолжили пить водку, делая из неё коктейль «Кровавая Мери» - вливали в рюмки по ножу солёный томатный сок. Было вкусно и опьянение было приятным, лёгким, интеллектуально-творческим.
        Теперь больше бываю на улице, гуляю с Преображенским. Вечера глубоки, душисты и красивы. Часто встречаем знакомых девченок. Одни из них пригласили нас в гости. Прошло два дня, пришло время идти, у Серёги температура +40. Иду в гости без него.
18.25.

22.07.
        Вечером, когда гулял с Серёгой, говорил с ним о многом. Больше всего об искусстве. Зашла речь о поступлении в институт. Серёга сказал мне, что я могу и допуск к экзаменам не пройти в Суриковский институт из-за моих работ. Пояснил, что если я очень хочу что-бы меня допустили, мне нужно изменить манеру письма, сделав её более мягкой. Акцентировал: "Сейчас твоя живопись слишком жесткая". Говорил также и о рисунке, что у меня очень плох рисунок для "Суриковки", что комиссия очень сильно придирается к этой дисциплине.

        Я раньше уже знал, что не в учении моё предназначение, но в познании и открытии нового. Но желания поступать в Суриковский институт Серёга у меня не отобрал. Говорил о поступлении туда Серёга от того, что и он и я - все мы, выпускники Рязанского художественного училища, мечтаем поступить в "Сурик", бредим этим.
        Многие и многое пытается задавить во мне желание писать, но ничто не остановит меня кроме Бога.
        Поменял экспозицию картин у себя в комнате. Повесил на стену вместо старых моих работ новые в стиле орнаментации.
         5 августа – объявляю Днём Орнаментализма. Я так решил. Чувствовал одухотворение дня, сочность красок. Узоры окружали меня, плавали по мне как рыбки. В этот день мы с Преображенским лазили на крышу его шестнадцатиэтажного дома. Солнце уже зашло. Было потрясающе-красиво и страшно от буйной высоты, она буквально резала меня ножами. Дороги, дома с их игрушечными крышами, краны у новостроек, Рязанский кремль с Успенским собором – всё превратилось в узор музыкальной шкатулки. В этот день Серёга дал мне книгу про Ван Гога «Жажда жизни». Читаю её "на одном дыхании".

22.26.

Суббота, 9 августа 1997 год
00.10.
         Что бы мне писать правильно, надо по возможности никого не слушать. Не слушать даже свой разум, но читать своё сердце.

00.12.
Воскресенье, 10 августа 1997 год
00.20.
         Делаю зарисовки к композиции на бумаге карандашом. Выполнил четыре эскиза, два из них я назвал: «Сизиф» и «Комедония». «Комединия» оказалась наиболее удачной. Сюжет изображает меня и девушку стоящими под зонтом в лунную ночь во время снега с дождём. Естественно я не оставляю применение орнамента. Включаю его в эскиз, и как мне кажется – наиболее удачно чем раньше.                                    
00.30.

23.27.
         Начал работать над холстом. Переносил рисунок – эскиз к композиции «Комедония». Вначале карандашом, потом кистью с тушью черного цвета. Вечером, когда Солнце светило и тени от шторок упали на холст с рисунком, я увидел, как сюжет картины покрылся узорами. Быстро начал обводить карандашом тени. Через минуту все узоры были обведены. В ночной мгле в голову пришли стихи, схватил листок бумаги и записал их прямо в темноте, вот они:

Не опрокидывай стакан
Ведь он пока ещё наполнен
И ты ещё совсем не пьян
Чтобы сказать что путь исполнен
Не время думать — время жить
И вспоминать тогда мы будем
Когда событий тонку нить
Последним шагом перерубим.

Понедельник, 11 августа 1997 год
22.43.
        Ходил сегодня к невропатологу. Врач выписала мне успокаивающие таблетки. Она померила мне давление, оно было 170/100. Перед тем как пойти к невропатологу, начал писать картину «Комидония». Приступил с неба, за два часа сделал подмалёвок, оставил орнамент в небе пока не тронутым. Потом сходил ко врачу, уже после этого продолжил работу над картиной. Написал: землю, дома, деревца, самих людей, зонт. Пока не трогал орнаменты. Небо написал соблюдая спектральную растяжку. Само оно очень плотное по тону — небо позднего вечера. Едва брезжит свет у горизонта. Земля и небо также написаны тёмными вечерними красками. Даже не вечерними, а скорее уже ночными. В окнах дальних домов, свечами закопился свет. Одежду персонажей и их лица написал пока условно, не делая объёма, плоско, беря плотные, яркие цвета. Плотные — значит тёмные по тону, но насыщенные по цвету. Чувствую долго придётся повозиться над картиной. А до тридцатого августа, когда к Земле подлетит комета, осталось совсем недолго.
       Сегодня был очень великолепный, красивый вечер. Небо было полностью закрыто облаками, но они ярко светились вечерним закатным Солнцем, буд-то плотный светящийся газовый шарф. Всё вокруг было освещено переливами этого цвета: комнаты, улицы, деревья, дома. Цвета были не броские и яркие, а приглушенные, но очень красивые, разнообразные, вдобавок я чувствовал запах дымков горящей листвы. Богатые цвета, ароматы — всё сливалось в неповторимый живой узор. Мне это напомнило об осени. На душе стало хорошо, спокойно.
23.00.

Вторник, 12 августа, 1997 год
20.47.
       Вчера, когда врач-невропатолог выписывала мне рецепт на успокоительные таблетки, она по ошибке поставила дату моего рождения не 1977 год, а 1877–ой. Получалось, что мне уже сто двадцать лет — тринадцатый десяток пошел.
       Пробудился ныне рано, что бы писать картину «Комидония». Начал в этот раз с орнамента. При написании его цветом, воспользовался несколько иными принципами, нежели в предыдущих работах. Так, допустим, где фон имеет красноватый оттенок, я пишу орнаменты зелёного оттенка – принцип дополнительных цветов. Они как-бы усиливают друг друга, и подчеркивают звучность и красоту красок. На тёмно–синем, закатном небе я написал узоры охры светлой. На земле создал узоры тёмно-синего цвета. Когда написал узоры – не стал уточнять детали, уточнил общие цветовые отношения. Не ленился — по нескольку раз переписывал некоторые цвета. Стремился что-бы ничего не выпадало и не лезло из картины. Затем прописал дали в картине: горизонт, дома, деревья, наводняя их цветом вечернего воздуха. Впервые в этом холсте применил белила, если не считать того, что небо я писал во всех работах немного используя их.
        Белила хорошо использовать для написания горизонтов и далей. Но в передних планах от них лучше отказаться. Так я и сделал. Затем, Севанской зелёной прописал некоторые, слишком яркие и выбивающиеся из общего строя части сюжета. Сделал так, что фигуры смотрятся тёмным силуэтом на фоне закатного неба. Лица пока ещё не прописывал. Если Бог даст, то я ещё намереваюсь провести несколько сеансов над полотном.
21.00.

23.32.
        В то время как я писал картину, вспомнил, что через полчаса будет тринадцатое августа, в это время комета подлетит к земле на максимально-близкое расстояние. Нервничаю, принимаю успокоительные средства.
23.37.

Среда, 13 августа 1997 год
23.05.
        Картина «Комидония» сегодня была в стадии лессировок — покрывал прозрачной краской дали вместе с домами, деревьями, делал пространство ещё более ощутимым. Наводнял воздухом картину, смягчал по краям контуры силуэтов персонажей. Делал цветовые отношения более сложными, но не грязными.
        Завершил сегодняшний сеанс пропиской лиц людей. Ещё не вдавался в подробную детализацию. Так пока проработал основные черты лиц, они словно подсвечиваются снизу светом закатного неба. Лица и фигуры слились с воздушной средой и сияют словно церковные свечки. Персонажи сложили руки на трости зонта буд-то в молитве. Есть ощущение соборности, церковности, в картине присутствует какая-то современная литургия.
        Сегодня собрались: я; Дима Куваев; Сергей Преображенский. Мы лазили на крышу шестнадцатиэтажного дома, в котором живёт Серёга. Причем мы не воспользовались лифтом, а решили подняться на эту высоту по лестнице. Любовались красотами окружающего нас ландшафта через полевой бинокль. Было солнечно. В начале дня – прохладно и особо прозрачно. К середине дня Солнце прогрызло прохладу, начало топтать сорванный парик прозрачного утра. Ждали комету, но она так и не появилась.
23.35.

Четверг, 14 августа 1997 год
10.23.
        Дедушке никак не лучше. Боль не оставляет его ни на минуту, он согласился на ампутацию ноги. Мы все сегодня встали рано, даже я. Мама поехала с ним в больницу.

        Всеми нашими семейными делами занимается моя мама. Теперь на неё легло тяжкое бремя – уход за родителем. Уже ни раз она исполняет этот долг. Так, она ухаживала за своей мамой (моей бабушкой Зиной), которая была парализована и «прикована» к кровати в течение пяти лет. Она ухаживает и за мной и за моим отцом, которому на нас «наплевать».

        У дедушки Василия, кроме моей мамы, есть ещё одна дочь, моя тётя – Зоя. Она переехала от нас вместе с моей двоюродной сестрой Ольгой и моим дядей Володей несколько лет назад. Сейчас она не навещает дедушку и даже не звонит, как делала это раньше хоть иногда. Живут они не далеко от нас, вполне можно добраться городским транспортом. Не приехала и дедушкина родная сестра — Маша, хотя мы передали ей через её родственников, что бы она приехала к дедушке и привезла ему костыли.
        Теперь Василия Алексеевича повезли на ампутацию ноги. Та болезнь, что у него – не излечивается – аблотирующий атеросклероз. Нога медленно отмирает. Большой палец на ней черный, он мёртв, началась гангрена. Другого выхода, кроме ампутации нет.
        Серый прохладный день. Нет Солнца. В воздухе булыжниками двигается туман.
        Когда мы вчера гуляли с Преображенским и Куваевым, рассказывал им свои символические сны. Серёга спросил «Ты их записываешь?» Ответил, что некоторые записываю — соврал. Я не записываю снов, а ведь они чудесны. Жизнь в моих снах более активна, богата событиями, причем отрадными. Я живу там полнокровными иллюзиями. Просыпаюсь и попадаю в монастырь, где веду скоромный образ жизни, молюсь Богу, разговариваю с Ним, пишу картины.
        Вчера говорил ребятам о цветах, показывал им рукой на траву и спрашивал «Видите ли вы в этой зелёной траве красный цвет?» Показывал им на золотые кресты Успенского собора и спрашивал их - «Видите ли вы, что эти кресты имеют оранжевый цвет, так как располагаются на фоне голубого неба?» Ребята вяло возражали мне, не желали давать мне аргументов, пребывали в самодовольном умиротворении. Димка лишь возразил насчёт того, что я сказал, что в зелёной траве, под ногами есть красные цвета. Он назвал их фиолетовыми. Что же я не спорю, там есть фиолетовые цвета, но и красные тоже. Так действует принцип дополнительных цветов. Трава зелёная, освещена в некоторых местах Солнцем и приобретает на свету желтый и зелёный цвета. Это особенно заметно если зрение тренировано и способно разложить этот желто-зелёный на составляющие. К желтому цвету дополнительным является – фиолетовый, к зелёному – красный.

        В последнее время моё видение именно так разлагает цвет на его составляющие. Даже ночью, когда зрение человека способно воспринимать свет «палочками» (зрительные органы, воспринимающие всё в черно-белом). Я всё ровно вижу разложение этих простых тонов на сложные градации, они подобны скоплениям мелких бесчисленных точек, извилистых линий, орнаментов, очень мелкие, каждый из них имеет или красный или зелёный цвет. Есть и вкрапления других цветов, но в основном красный или зелёный. Структуры распределены равномерно, как сеточка. От этого создаётся впечатление общего серого цвета и только кажется черно-белым. Смотрю на темноту, глаз привыкает. Начинаю видеть очертания предметов: стол; стулья; стены; узор на ковре; рубахи, висящие на вешалках; потолок с люстрой; дверь — всё покрывается мельчайшей фактурой, словно сеточкой узоров, имеющих каждый свой цвет.

        Эти цвета распределены равномерно по всей видимой поверхности, без скопления какого либо цвета в одном месте. От того и создаётся впечатление, о котором я писал выше – впечатление глубокого и сложного по цвету, почти чёрно-белого восприятия.
        В «Комедонии» я зашел в тупик, не знаю, что дальше делать. Есть несколько вариантов, но не могу решиться к какому из них прибегнуть. Спиритические сеансы устраивать больше не буду. Нужно думать своим умом, чувствовать своим сердцем. Пора быть самим собой!

11.17.
20.52.
        Днём работал над «Комедонией», вводил тонкую сеть орнаментов, начинал с того, что нанёс тонкий орнамент геометрической формы на пальто. Само оно написано «Английской красной». Орнамент написал тонкими линиями «Кадмием красным». Орнамент получился светлее фона. Орнамент не клал по форме складок, а рисовал его так, как будто он располагается на ровной плоскости, параллельной холсту.
        Методом дополнительных цветов я воспользовался при написании узоров на одежде у девушки. Орнамент имеет желтоватый оттенок, я в некоторых местах очертил его тонкими линиями лилового цвета. Желтый зазвучал сильнее и именно в тех местах, где формы были выпуклые (мой специальный расчёт).
        Было бы слишком просто, если мы взяли-бы и покрыли всё изображение сеточкой одного цвета, и одним орнаментом. На то я и художник и композитор, что бы создать из этой сеточки музыку. Умело подобрать для каждого тела свой орнамент и цвет узора.
        Далее – нанёс геометрический орнамент на стоящие вдали и расплывающиеся в тумане деревья. Вначале, когда только наносил орнамент на пальто, подумал, что это ерунда, что это не красиво. Но чем больше наносил орнамента, чем живописней его писал, тем больше мне нравилось то, что делаю. Я достиг творческого опьянения, вошел в кураж, взлетел выше неба. Покрыл тонкой сеточкой орнаментов стоящие дома — не по их форме. Орнамент писал в одной плоскости не учитывая объёмов. Учитывал лишь — подходит цвет, есть ли воздушная перспектива, красив ли сам узор? Дальние, расплывающиеся в дымке дома, писал кобальтом зелёным светлым. В них сразу появилась теплота, жизнь, игра. Чем больше наносил орнаментов, тем больше становилось музыки, лиричности в сюжете. До орнамента картина имела хмурый и суровый характер. Холст благодаря орнаментам стал жизненным, тёплым.

21.22.

23.18.
         После того, как покрыл орнаментом здания, принялся за небо. Начал орнаментировать его. Вначале намешал колер, затем тонкой кисточкой, от горизонта, по горизонталям начал вести орнамент. Узор имеет вид четырёхлистника, повторяющегося несколько тысяч раз. Покрывал этим орнаментом всё небо, вместе с теми орнаментами, что были написаны раньше. Накладывал сеть орнаментов прямо на них! Поднимаясь выше кистью в небо, оно становилось под ней другое по цвету и тону-это я подмешивал к колеру нужные цвета. Небо приобрело интересный звучный вид – само оно тёмно-синее с растяжкой спектра к горизонту. На нём имеется два вида узоров. Те, которые я написал раньше – цвета охры, они крупные, в виде цветов и снежинок (когда тень тюли пала на холст, об этом я писал выше). Цвета у этих узоров – охристые у горизонта и тёмно-красные на фоне синего неба – наверху. Такого вида узоров мало, и прямо по этим узорам, по всему небу идёт тонкая сеточка орнамента верхнего слоя. Цвета оптически смешиваются, создавая фантастический эффект мерцания вечернего неба.
         Затем я орнаментировал зонтик применяя те-же правила. Орнамент на нём геометрический, затем орнаментировал шапочку у девушки, применяя принцип дополнительных цветов. Потом волосы у мужчины, у девушки. При орнаментации волос использовал мелкие узорчики округлых форм лилового цвета. Потом орнаментировал лица и кисти рук. Орнамент клал не по форме, но в одной плоскости (как и везде в этом произведении). Теперь по тёмному, силуэтному фону лиц прошелся живительными структурами мелкого орнамента (четырёхлистники) оранжевого цвета.
         Могу точно сказать, что картина выглядит лучше чем вчера. Но пока не доволен - в ней нет центра композиции, внимание рассредоточено.
         Сегодня ко мне во сне пришла моя самая крепкая любовь – Оливия. Мы поговорили, она была сдержана в эмоциях. Потом взяла меня за руку и повела по длинной дороге. Затем отпустила мою руку. Исчезала она, растворяясь в виде расходящихся кругов на воде. В тот момент мне показалось, что Оливия – это единственная девушка, которую я любил по-настоящему. Почему я так и не сказал ей о том, что люблю её? Струсил... У неё теперь семья: муж и ребёнок рождённый в мой день рождения. А у меня единственное занятие – живопись...

00.08.

Пятница 15 августа 1997 год
22.25.
         Ходил в больницу к дедушке. Картину не писал. Грунтовал проклеенные и натянутые на подрамники холсты. Испытывая сильное нервное напряжение, выпил сто грамм Водки. Нарисовал на бумаге рисунок карандашом.

22.30.

Суббота, 16 августа, 1997 год
21.20.
        Утром ходил к дедушке. Он сообщил мне, что операция будет в понедельник. Придя домой, дописывал «Комедони». Где-то проходился более лёгким цветом по орнаменту, где-то лессировал прямо по орнаменту. Стремился к передаче воздушной перспективы. Затем писал лица — их форму, лессировками. Делал это поверх узоров.

        После занялся небом: вначале написал в небе снежинку лессировкой голубого прозрачного цвета, через неё просвечивается небо и орнамент. Далее решил в каждом четырёх лепестковом цветке, в самом центре поставить пятнышко, цвет его будет такой, какой должен быть в спектре данного отдела. Так, у горизонта поставил точки красного оттенка, в каждом лепестке, в пяти его рядах. Чуть выше, в лепестках сделал оранжевые точки в пяти рядах лепестков. В следующих рядах – оттенок точек – желтоватый, и так далее по закону спектральной растяжки вечернего неба. Это дало прекрасный эффект мерцающего закатного неба и дождя. Картина стала ещё лучше, но пока она мне не очень нравится. Наверное из-за тёмного плотного колорита. Не люблю тёмных тонов. Картина вышла тёмной и в то же время сочной и насыщенной. Пролессировал кисти рук, придал им более совершенную форму.
         Во второй половине дня немного обезумел, подумал: «Если рама на картине, что висит на стене, подойдёт к одному из моих холстов, то я напишу работу на продажу. Быстро снял картину — там был мой первокурсный натюрморт на оргалите. Рама подошла по размеру к холсту и я начал работать над картиной, сюжет которой был – Успенский собор.
         В последние дни участились странные случаи, будто галлюцинации. Чаще слуховые. Буд-то кто-то поздно ночью тихонько так постукивает в стену. Или сегодня например, я уложил в дедушкиной комнате холсты на стол, уходя погасил свет и потом услышал такой звук, доносящийся с дедушкиного стола, будто кто-то приподнял краешек подрамника, и резко опустил (звук удара). Включив свет увидел, что там всё лежит без изменений. Наших котов дома не было – гуляли на улице.
         Странные постукивания поздней ночью слышу не только я, но и моя мама. Она не придавала этому никакого значения, пока об этом я не сказал ей. Ещё, примерно недели три назад на окно сел голубь и долго смотрел мне в глаза, также – месяц назад, когда мама стирала бельё — никак не могла найти дедушкин второй носок, поэтому постирала только один. А сегодня случайно нашелся второй носок. В понедельник дедушке предстоит операция – ампутация ноги. Другого выхода нет – гангрена может привести к заражению крови.
         Буд-то осень, поторопившись, пришла на дворы и в дома — дуют прохладные сильные ветры. Лужи по-осеннему полны свинцовым наливом. Мне очень нравится такая погода. Это одна из моих любимых погод. Жару и даже тепло не переношу, так же как и горячее Солнце. Если Солнце светит холодно, то мне оно нравится, если жарко — то от него у меня всё тело буд-то охвачено кипятком и опалено крапивой.      
23.00

23.03.

        Пожалуй единственное, что осталось радостного, ласкающего нервы –– наши коты: Барсик и Кузя. Сейчас Барсик сидит в кресле, съёжился, и из форточки приподымая штору врывается холодный ночной ветер. Котик ёжится, но уходить не желает – кресло это его любимое место в моей комнате.

23.12.

Воскресенье, 17 августа 1997 год

23.37.
        С утра был у дедушки в больнице. Завтра ему будут делать операцию. Мы все взбудоражены, особенно мама. Да и я тоже всё принимаю близко к сердцу.
        Принялся за новую композицию, изображающую Успенский собор в Рязани. Сегодня писал сам собор, он изображен с алтарной части. Для написания архитектуры брал плотные тона. В тенях кладу краску жидко – это усиливает ощущение солнечного света. Манеру для этой картины выбрал гиперреалистическую. Изображаю всё как на фотографии – с мягкими и плавными переходами от света к тени. Писал до тех пор, пока Солнце не втянуло за собой последний луч, сквозящий через тучи.

23.50.

Понедельник, 18 августа 1997 год
23.26.
         Мама договорилась со мной, что она прямо с работы (ранним утром) пойдёт к дедушке, что бы проводить его на операцию. Затем она должна прийти, позавтракать и опять уйти к дедушке в больницу. Также обещала прийти тётя Зоя (дочь дедушки, сестра моей мамы).
         Я проснулся утром, никого не было дома. С утра начал писать картину с Успенским собором. Писал и ждал, когда же придёт мама? Пишу час, два, три, а её всё нет... Стук в дверь – это приехала баба Маша (сестра дедушки). Она привезла костыли, яйца, чеснок и огурцы. Тётя Зоя вчера отослала ей письмо в деревню. Но баба Маша не получала письма, приехала так, что бы привезти костыли для дедушки. Я предложил ей поехать сейчас-же к нему, но она отказалась, объяснив это тем, что ей надо ехать на рынок, ну а потом, может быть (когда моя мама придёт) она придёт часа в три дня. Маша ушла. Я сел писать картину. Котик Барсик согревал мою спину, свернувшись швейной машинкой.

         Было холодно, из открытой форточки дул холодный предосенний ветер. Мама всё не приходила и я решил отвезти костыли сам. Не убирая этюдник, только помыв кисти, быстро оделся, почистив ботинки побежал с костылями в больницу. Было половина второго дня. По дороге мне встретилась бабушка Маша, хотел было дать ей ключи от квартиры, но потом подумал, что она может захлопнув дверь защелкнуть замок. Её потом придётся ломать.

         Мы поехали к дедушке вместе. В палате лежал дедушка, капельница вливала ему в вены капли тёмно чернильной крови. Мама стояла рядом. Они одновременно удивились и обрадовались нашему появлению, так как Маша привезла костыли. Дедушке уже сделали операцию, он был бледен, наверное потерял много крови. Я видел следы крови на белых простынях.

         Мама показала Маше обрубок ноги, перебинтованный, перепеленованный, сильно окровавленный. Сказала: «Мы должны смотреть за культёй, вдруг потечёт кровь...» Капельница медленными каплями вливала дедушке чью-то кровь и энергию чужой жизни, силу третьей группы крови с отрицательным резусом. Дедушка и мама попросили нас уйти, что бы мы не обременяли себя и не губили время. Мама сказала мне - «Иди домой, поешь. Потом, когда придёт отец, придёшь сам к дедушке, а я пойду домой, поужинаю и приду к дедушке на ночь.» Мама не ела ничего со вчерашнего вечера – ни утром, ни в обед...
         Мы ушли с бабой Машей. Проводил её на остановку, указал путь по которому она доберётся до Первомайского проспекта. Пошел домой. Пришедши, наспех поел, что-бы когда придёт отец, сразу пойти в больницу. Пусть мама поскорей окажется дома и покушает.
         Ждал когда придёт отец, было уже 17.00, его не было. Решил уйти не дождавшись. Пошел, закрыв дверь на ключ, долго ждал автобуса, наконец-то добрался до больницы, сменил измучившуюся маму. Она сказала, что быстро поест и потом придёт сидеть с дедушкой ночью. Мама пошла домой.
          Дедушка казался ещё более ослабленным: ввалившиеся глаза, тёмные круги вокруг них, светло-желтоватый папирусный цвет кожи. Время от времени я поглядывал на культю, необходимо было следить что бы не пошла кровь. Обмотанная култышка была около пятнадцати сантиметров в длину, наложенный бинт был весь в крови. Простыни покрывали прозрачные бледные бурые и желтоватые пятна сыворотки крови.
          Не смотря на измождённость, измученность, дедушка разговаривал со мной. Сказал, что ему сделали успокоительные уколы. Затем подробно рассказал мне, что произошло с ним сегодня. Ещё ночью он никак не мог заснуть, ему сделали иньекцию со снотворными, он заснул. Утром ничего не ел. Был обход врачей. На операционный стол дедушка пришел сам. Врачи ему сказали что-бы он полностью разделся, лёг на операционный стол на бок, прижал колени и подбородок как можно ближе к груди. Доктор произнёс – "Сейчас мы сделаем тебе небольшой укольчик". Они сделали укол в позвоночник, игла шприца действительно была микроскопическая. Затем дедушка лёг на спину. Врач мерил ему всё время давление: до операции, во время и после. Они ждали, когда начнёт действовать укол. Один из них, притрагиваясь к покрывалу, закрывавшему дедушкины ноги, спрашивал, что дедушка чувствует? Дедушка отвечал - «Вы приподымаете покрывало». Врач отвечал - «Да. Ещё рано.» Заморозка должна была подействовать полностью. Дедушка попробовал пошевелить пальцами ног, не получилось. Он не чувствовал всю нижнюю половину тела, начиная от живота. Дедушке поставили специальную шторку, что бы он не видел процесс операции...

00.07.
Вторник, 19 августа 1997 год
00.15.
          И что там делают врачи он не видел. Операция длилась час - с половины двенадцатого — до половины первого. Дедушка сам удивился, когда ему сказали: «Ну что? Поедем в палату?» Он спросил: «Так быстро, неужели всё?» "Да, всё" - ответил хирург. Дедушку привезли в палату, там его ждала моя мама и тётя Зоя, которая тоже приехала рано. Уехала тётя где-то часа в два, обещав, что приедет завтра рано утром, как только поедут троллейбусы.

00.20
00.23.
          Я всё отвлекаюсь, потому что приходят котята и я их кормлю.
Сидел в палате у дедушки, он медленно засыпал, глаза его непроизвольно закрывались. Он на время засыпал, от пережитого, мышцы его машинально сокращались. Он дёргался и просыпался от возникшей на миг острой боли, будто шилом прокалывающей ему ногу. Время шло... Я хотел в туалет. Тут я подумал - "Вдруг дедушка с самого утра так и не сходил в туалет?!" Спросил у него, он ответил что не хочет. Он в таких делах очень стеснительный, я настоял на своём и дал ему стеклянную специальную колбу. Он наполнил её наполовину (около литра). Я подумал - «Как же он столько терпел?!» Он стеснялся сказать об этом маме. Вечером дедушке обещали сделать укол наркотика. Наконец-то пришла мама, и с ней пьяный отец.
         Я отправился домой, захватив трость дедушки — она ему больше никогда не понадобится. Теперь её функцию на себя возьмут костыли. Мама проконсультировала меня насчёт того, где мне достать еду, как накормить кошек. Внимательно выслушав, пошел домой. Слегка включая в каждый шаг дедушкину трость. Окружающие наверно думали, что она моя, и что это у меня болит нога. Я так вошел в роль, что даже на самом деле стал чувствовать боль в ноге.
         Где теперь отрезанная дедушкина нога? Что с ней сделали? Ведь это целая нога, она ещё утром была живая и двигалась, перемещая дедушкино тело до хирургической палаты...
         Пришел домой, проклеивал и грунтовал холсты. Когда ужинал, мне позвонила моя однокурсница Таня Курская. Она поинтересовалась, как дела. Узнав о случившемся, ободрила меня. Спросила Димки Куваева телефон. Она хочет поехать в Москву за красками. Дима знает адрес и как по нему добраться. Таня спросила, буду ли я вкладывать свою сумму денег на закупки красок. Ответил отрицательно, так как в кармане давно гуляет холодный осенний ветер.
         Совсем поздно вечером позвонила мама. Голос у неё был очень уставший – ведь она не спит уже сутки, ест кое-как. Договорился с ней, что приду завтра в пять утра и сменю её, что бы она сходила на работу. А там ещё должна приехать тётя Зоя. Мама сказала, что позвонит в пять утра мне по телефону, что бы разбудить. Сейчас уже без пятнадцати час. Несмотря на принятую таблетку феназепама, заснуть не смог.
00.47.

20.55.
         В четыре часа сорок пять минут мне позвонила по телефону мама, сказала что скоро уходит на работу. Пока тётя Зоя не пришла, решил пойти и посидеть с дедушкой. Мама предупредила, что все двери в больнице закрыты, и открыта лишь одна и там сидит охранник.
         Быстро собрался, не завтракал, вышел. Подъезд пахнул на меня сырым холодным запахом подвала, утренней свежестью, тревогой. Шел быстро, тёмным, прозрачным, морозным позднелетьем. Почти не смотрел на дорогу, знал её наизусть. Только желтые фонари пролетали мимо меня. Кроны клёнов, берёз и тополей были уставшие от тяжести ещё не сошедшего напряжения вчерашнего дня. Они ласкали мне горячую, вытянутую из едва начавшегося сна голову.

         Быстро добрался до больницы. Взмок от пота. Мои сырые кудри холодными узорами прилипли ко лбу и щекам. Казалось, от лица идёт пар. В назначенном мамой месте, через минуту показалась она. Немного поговорив на пороге о дедушке я поспешил к нему, а мама наконец-то пошла на работу. Никогда не ходил через эту дверь и от того немного запутался в коридорах, как в лабиринте. Натыкался на какие-то кабинеты.

         Людей совсем не было. Я никак не мог найти: вход; знакомые коридоры; нужную лестницу. Открыл одну из дверей, там в кабинете горел дневной свет, никого не было, на столах стояли какие-то пробирки, клизмы. Тишина утра покрывала всё пространство. Не знаю, но в этот момент возникло странное чувство — сексуальное возбуждение, нездоровое желание совсем раздеться и походить в этой утренней тишине, среди этих кабинетов, заполненных ярким искусственным едким дневным светом. Захотелось постоять раздетым в каком ни будь укромном уголке и чтобы недалеко от меня проходили медсестрички, не замечая моего присутствия.
         Постепенно схожу с ума, усилились страхи, галлюцинации, странные желания, смешанные чувства, сплетающиеся с эксгибиционизмом и садо-мазохизмом... Но вот пришел в себя, вздрогнул, словно от бредового сна очнулся...
         Итак, наконец я нашел нужную дверь, выбрался по лестнице. Мои шаги эхом отдавались в больших каменных коридорах больницы. Вот я уже на пятом этаже, у дедушки в палате. Он спит. Я сажусь на стул, не произношу ни слова, через некоторое время он открывает глаза, увидев меня спросил - «Ты встретился с матерью?» Я - «Да.» По просьбе дедушки я принёс ему тесёмки, которые он потом привязал к кровати, для того, чтобы приподниматься.
         Приблизилось неминуемое медовое освещение утра, хоть через тучи, но всё ровно вся палата заполнилась богатством тонких разнообразных золотисто-желтоватых оттенков, в наплывах сиренево-лиловых остатках ночи. Я видел, как они борются, сопротивляются утру, узорно отступают на запад. Своими синими парусами кораблей-призраков они уносились за горизонт, улетали туда, далеко, в Европейские страны, а потом и в Атлантику. Красиво...Я ждал тётю Зою. Позвонил домой, предупредил отца, что-бы он не забыл запереть дверь на ключ. Через два часа пришла тётя. Она много говорила, показывала вещи, которые связала. Дедушка был не весел. Через час после того, как пришла тётя Зоя я ушел. Перед этим позвонил маме, она уже была дома.
         Вернулся домой, было уже светло. Лёг спать. Мама едва позавтракав, пошла искать в аптеках шприцы для дедушки.
         Немного поспав, стал писать картину «Успенский Собор Рязанского кремля». Менял цвета на полотне, уводил белильные оттенки, заменял их на более чистые. Переписывал зелень, делая её менее вульгарной. На переднем плане создавал фактуру травы. В общем всё получалось очень натурально и эффектно. Но я вижу, что пока ещё многое можно переписать. Когда писал Успенский собор, старался соблюдать фактуру — что-бы золото казалось золотом, а кирпичные стены имели фактуру кладки кирпичей.
         Заметил странную особенность — оказывается во сне и в мыслях, при закрытых глазах, представляя эту картину, я почему-то воссоздаю её в зеркальном отражении. Развивая эту идею я понял, что и сны наши, - по крайней мере мои, снятся в зеркальном отражении. Засыпая я оказываюсь в зазеркалье.

21.28.

Среда, 20 августа 1997 год
22.19.
         Рано утром ходил к дедушке в больницу. Побыл у него до прихода мамы. Дедушка сказал, что чувствует, как у него чешется нога в стопе, и показал на культю. Фантомные боли... Потом я пошел домой.
         В картине «Успенский собор Рязанского кремля» делал стадии лессировок. После, что бы краска не стекала, разместил холст в горизонтальное положение.
Завершающей стадией в написании работы было выявление воздушной перспективы. Уничтожил резкие контуры. Некоторые дальние и теневые архитектурные части лессировал кобальтом зелёным светлым. Ещё для лессировок использовал севанскую зелёную. Она обогатила и уплотнила яркие и броские цвета. В некоторых местах использовал в лессировках подольскую черную.
         Вообще картина получилась очень удачно, даже не хочется её выставлять на продажу. В картине есть ясность, архитектоничность, простота, локальность. Почему-то картина напоминает мне Леонардовскую «Мадонну Литту», хотя в ней нет изображения человека. Вероятно, это творческое опьянение. Очень часто замечаю, как после работы над полотном испытываю эйфорию и в этот момент кажется, что передо мной шедевр — само совершенство. Проходит день, другой, эйфория сменяется самокритикой, недовольством. И снова возвращаюсь к живописи, исправляю ошибки...
         Нравится готовить пищу. От этого она становится ещё вкусней...
         Вечером наладил дедушке костыли...

23.49.

Четверг, 21 августа 1997 год
23.35.
         Ещё не было пяти часов утра, мне позвонила мама из больницы и я пошел дежурить к дедушке. Опять холодные тени утра, желтые фонари плывут мимо меня. Однообразно мигают оранжевым пульсом светофоры, по стволам их медленно текут сны перекрёстков дорог.
         Дошел быстро, сменил маму. Принёс дедушке костыли, которые я разработал и промаслил. Сильно тянуло в сон, буквально проваливался в него, неминуемой воронкой меня затягивало туда. Вот, на время вырывался из неё, что-бы опять провалиться в манящий сноворот. Снова перед глазами поплыли желтые фонари улиц, пульсирующие оранжевые глаза светофоров, я видел в их венах их сны — прозрачными призраками, как в невесомости плыли машины-корабли, они были словно чертежи, выполненные цветными мелками на школьной доске. Влюблённый светофор нёс в руках цветы, он оказывается всю жизнь испытывал сильную симпатию к недалеко растущей рябине, та улыбалась ему и её большие пухлые алые грозди манили влюблённый в неё по уши светофор. Он бежал к любимой, на его голове сияли сразу три глаза: красный, желтый, зелёный...
        Очнулся ото сна, установил стулья поудобней, положил голову на руки и вновь окунулся в тревожные грёзы. Была открыта форточка, на улице, через больничные окна едва пробивался утренний свет. По лестнице гулял ветер, обдувал больницу со всех сторон, навевал спокойные грустные мысли...
        Вместо тёти Зои пришла моя двоюродная сестра Ольга. Она хотела отослать меня домой, но я решил остаться до перевязки. Нужно было перекладывать дедушку на каталку и обратно, у него сил на это пока нет. Мама ещё раз пришла несмотря на то, что не спала уже более двух суток. Я настоял на том, что бы она пошла домой отдыхать. У самого ужасно болела голова. Дождался обхода. Врач сказал, что возможно понадобится кровь для дедушки. Это станет ясно после анализов. И вот двенадцать часов дня. Уставший, со слипшимися глазами, я бреду по залитым солнечным светом улицам. Деревья кое-где подёрнула осенняя прозрачная пелена. Полдень прогрел город, Солнце ласково пригревает спину через дерматиновую куртку. Ощущение, что будто весна. Всё смешалось. Ели доплёлся до дома. Ужасно болела и болит голова.
        Сегодня, картина с "Успенским собором" уже предстала передо мной не Леонардовской «Мадонной Литтой», а чем-то отвратным. Решил исправить это положение, покрыв полотно специально разработанным мной лаком. Он состоит из следующих компонентов: подсолнечное масло; олифа; скипидар живичный; мебельный лак. Смешав компоненты, покрыл ими живописную поверхность, оставил картину в горизонтальном положении. После этой стадии холст обогатился разнообразием тёплых, глубоких оттенков. Я возрадовался — мой лак придал живописи приятный тёплый колорит медового Солнца.

15.16.

21.35.
         Отец пришел домой рано и поехал в деревню. Я поехал в больницу к дедушке, чтобы сменить маму. В больнице, когда дедушка спал, я рисовал его портрет на бумаге карандашом. Сделал рисунок за два часа. Мама пришла быстро, я пошел домой. Перед этим мама сообщила мне, что мне звонил Сергей Преображенский. Я позвонил ему из больницы. Он приглашал меня развеяться — завтра девчонки из моей бывшей группы по РХУ приглашают Преображенского, Куваева и меня в гости. Не знаю, что делать?.. Хочу завтра в четыре утра прийти в больницу.
         У меня чрезвычайно расстроились нервы. Когда я один дома — лаю или громко пою. Все дни слились в один непрерывный днище. Это будто сон, а не явь. Когда иногда засыпаю – попадаю в явь. Просыпаясь думаю – неужели это был лишь сон – где всё хорошо и нормально. Неужели это явь, а не сон? И надо опять идти в больницу, где мой дедушка Василий — не крепкий и здоровый живчик как раньше, а больной, безногий, измученный старец... Не знаю, как вообще моя мама выдерживает это – она вообще не спит и почти не ест ничего. Она худеет «на глазах».

22.00.

Суббота, 23 августа 1997 год
22.29.
         К дедушке не ходил. Сегодня у меня был выходной. Днём помылся, проклеил холст. Выбрал мошек из лакового слоя на картине, пошел с Димкой Куваевым в гости к девченкам, однокурсницам. Встречались у Наташки Неповинных, что живёт в Горроще. Мы все сидели за столом. Вечернее Солнце светило на нас через окно. На окне висела тюль – тонкая и прозрачная вся в узорах. Тени от кружев падали на все предметы в комнате, в том числе и на нас, на наши лица, руки. Была обстановка и атмосфера орнаментации. Преображенский глазами указал мне на Сурью Осинину, она была вся в узорных тенях от шторки. На лбу её был цветок, на руках цветки и лепестки. Со стороны могло показаться, что Преображенский мне словно дал знак – "Зацени какая классная "чикса" сидит!" Но на самом деле он мне показывал на эффект орнаментализма.
         Мы пили вино и водку. Я много, жадно ел — голодный был очень. Узнавал у Ани Лазаревой, как можно продать картину – у неё мама работает в художественном салоне. Разузнал все подробности. Одно меня не удовлетворило – там максимальная цена за работу пятьсот тысяч рублей, и выставляют там малюсенькие этюды. Про другие салоны узнать не удалось. Придётся самому ходить по магазинам и выпытывать. Подумал, что если действительно захочу заработать денег при помощи живописи, нужно будет начинать с продажи маленьких этюдов.
         Выпив, я рассуждал об орнаментации. Всей компанией мы любовались узорами, падающими от освещённой тюли, играли ими. Потом я рассказал о тёмной комнате, что в темноте мы видим не серый цвет, мелкие, а узоры, разного цвета, с преимуществом красных и зелёных оттенков. Оптическое смешение этих цветов как раз даёт ощущение серого цвета. Серёга сказал –  «Ты не заливай нам про красный цвет!» А я в ответ стал его мучить случаем, рассказанным им мне года два назад.
Дело в том, что у моей памяти есть определённая особенность - я очень хорошо помню в деталях разные события, рассказы и случаи из жизни. Вот и в этот раз, я вспомнил рассказ Преображенского, как как то раз в троллейбусе к нему подсел странный мужик, по словам Сергея это был дьявол, он сказал Сергею, что его погубит высокая самооценка и семечки. Так вот я сегодня сказал Серёге, что читая записи в своих дневниках я наткнулся на этот случай и понял что такое «семечки». И сказал об этом Серёге. Он всё спрашивал, что же это такое, а я не отвечал, говорил что скажу позже. Так я мучил его часа четыре...
         После, уже поздно вечером все отправились на дискотеку на «Старый завод». Я пошел домой. Очень устал.  Идя домой, считал шаги. Небо было звёздным, красивым поздне-вечерним, сочным, со спектральной растяжкой. В его глубине мигали звёзды. Одна из них, самая яркая, висела невысоко над горизонтом. Это была планета Венера. Мне казалось, что я вижу её золотой, улыбающийся серпик. Она провожала меня до дома своей сияющей улыбкой. Красивым контражуром рисовались прозрачные силуэты маленьких одноэтажных деревянных домиков. В них зажигались оранжевые, малиновые, желтые глаза окошек. Кусты тёмных деревьев и всё вокруг сплеталось в единый узор, образуя вселенский ковёр. Я очень ясно чувствовал себя неотделимой частичкой этого космического орнамента. Очень захотелось написать всё это.
         Ночью меня мучили галлюцинации — слышал во сне, буд-то кричит кто-то - «Помоги, помоги, помоги-и-и-и-ииииии!!!» Открыл глаза, приподняв голову услышал, как этот крик превращается в комариный писк.

23.18.

Воскресенье, 24 августа 1997 год
16.03.
        Мама была у дедушки с утра, потом она пришла домой. Позавтракав, пошел к дедушке я. Придя, заварил ему кружку крепкого чая. Едва взялся засыпать ему в чай сахарный песок, как меня позвала кухарка, помочь ей притащить еду. Наспех перемешал сахар, поставил чашку на стул перед дедушкой. Сам вышел из палаты и мы с кухаркой пошли вдоль коридора к лифту. Вызвали его. Пока лифт доползал до пятого этажа, скромно переговаривались с ней. Темой разговора были забитые туалеты, и как их прочищали.
        Вот приехал лифт. Нас встретила симпатичная лифтёрша — молодая и красивая светловолосая девушка с большими голубыми глазами и чётко очерченным (от природы) контуром чувственных губ. Лифт тоже был красив — большой, как комната, с диванчиком и гладкими обоями в узорах.

        На дальней стенке его висела картина, изображающая морской пейзаж с песчаным берегом. Этот сюжет невероятным симпатичнейшим образом сочетался с красотой девушки-лифтёрши. Она была словно Афродита, стоящая на берегу Средиземного моря. В коротеньком халатике, со стройными и в то-же время тренированными ножками в колготочках телесного цвета — она очень манила меня. Мои сексуальные фантазии начали вспениваться, подобно прибрежным волнам. Я посмотрел на диванчик, потом на лифтёршу. Она посмотрела на меня, улыбнулась, и мне показалось, прочла мои мысли. Мне стало стыдно, я покраснел. Девушка нажала на кнопку, и лифт тронулся к земле.

        Потупив взор, я стал рассматривать прямоугольные узоры линолеумового пола, взгляд шагал по квадратным узорам и как я ни старался, он всё время шол к туфелькам и ножкам прекрасной незнакомки...
        Вообще эта больница настолько уютная, что даже на верхних этажах не боязно выйти на балкон, вдохнуть лёгкий осенний воздух, переплетающийся с узорами осенних лиственных крон. Такое ощущение, что ты вовсе и не на пятом этаже, а стоишь твёрдо на земле. Очень комфортно, не в сравнение со страшной грубостью кубов немых шестнадцатиэтажек, где уже на первом этаже страшно выглянуть с балкона, боязно разбиться.
       Итак, мы спустились в лифте на первый этаж и пошли с кухаркой (жаль, что не с Афродитой) в кухню. Она располагалась метрах в ста от больницы, а между ними был парк, с его осенними деревьями, которые встречали нас часовыми столбами бурого догорания августовского лета.Пока шли по асфальтовой дорожке, усеянной цепочками желтых завитых листьев, кого-то привезли в приёмный пункт. Кухарка завела разговор о покойниках и как тяжело их перевозить в третью больницу в морг, холодной зимой, взбираясь по ледяным бугоркам, ведущим к дверям покойницкой. Испытывать боязнь упасть на льду, перевернуть носилки и обняться с покойником "мёртвой хваткой".
       Так мы дошли до кухни, там возились женщины. Сказал кухарке - «Да, далековато у вас кухня находится». Она начала оправдываться передо мной, что-то объяснять о неудачной планировке, будто я был ревизор. Мы взобрались по ступенькам кухни, нас встретили женщины со словами - «Ну что, помощника нашла?!» «Да» - ответила моя спутница. Все заулыбались и я тоже. Как-то интересно и интимно было мне с ними там. Они вручили мне два ведра с горячей едой и сказали - «Подожди нас во дворе.» Я вышел и ждал, они тоже вышли и у каждой было по два ведра горячей еды.

       Мы все погрузились в комфортный лифт, нас там встретила всё та-же очаровательная девушка. Мы расставили вёдра. Некоторые женщины устроились на мягком диванчике, некоторые стояли, прижавшись спинами к стенкам лифта, поставив вёдра себе между ног. От лёгкого нажатия на кнопку изящного наманикюренного пальчика Афродиты, лифт мягко подался вверх. Пока ехали вверх, в мой адрес сыпалось множество похвал: какой я молодец и что мне нужно дать шоколадку или стакан водки. Я сказал «Спасибо, не нужно». Они - «Тогда двойную порцию супа!»

       Лифт приехал, мы вытащили вёдра и я наконец отправился в палату к дедушке. Вскоре привезли обед, именно тот, что я помогал везти и нести. Помог поесть дедушке — подавал и брал у него тарелки, то же самое делал ещё одному деду. После обеда дедушка посидел немного, свесив ногу с кровати. Затем я поправил ему постель и подушку. Он лёг и начал засыпать. Отправляя меня домой, сказал что-бы я, шел отдыхать, а потом что-бы пришел на ужин к пяти часам. Пошел домой, сказав, что или я или мама придём к нему к пяти вечера.

16.35.

17.32.
Пора работать много больше
Пора чудить, пора искать
Что-б с аппетитом вкусный борщик
За обе щёки уплетать
17.35.

23.20.
        Вести дневник – дело рискованное. Я бегу по "лезвию бритвы". Вести дневник и писать в нём о том что хотелось бы, о своих планах, это значит подписывать приговор под этим делом. Это значит – оно не получится. В голове мелькает много идей по живописи. Знаю, - должен писать, искать, утверждать. Знаю как – но всё упирается в отсутствие финансов. Нужно на что-то покупать краски, кисти, холсты. Конечно нужны хорошие холсты, а не клеёнка, которую я часто использую вместо холстов.
       Приближается сентябрь – учебный год. Рабочее настроение уменьшается. Сижу ленивый на кровати в ожидании первого дня осени.
       Картина, на которой прописан Успенский собор в Рязани, лежит на столе у дедушки, подсыхает. Лак, который я намешал по своему рецепту долго сохнет...
       Странное дело, - я вроде-бы обременён и скован тем, что хожу, сижу, ухаживаю за дедушкой. Но с другой стороны меня как-то тянет туда. Понимаю своим сердцем, что я нужен кому-то, что во мне нуждаются, что без меня там плохо. Это греет меня. Больница и походы туда, это ещё одна грань, ещё один луч в моих жизненных событиях.

23.40.

Понедельник, 25 августа, 1997 год
21.20.
        Встал рано. Решил много много работать. Уже с самого утра распиливал доски по вдоль. Это заняло часа три. Сильно болели руки, они уже все в мозолях. Позвонила моя двоюродная сестра Ольга (дочь тёти Зои), сказала что придёт ко мне в гости, пока дедушка поел и отдыхает. Вскоре пришла мама. Она очень устала, но несмотря на это, взялась за домашние дела.
       Я стал искать подходящий этюд для того, что-бы отнести его на продажу в салон-магазин. Перерыл целый чемодан эскизов. Этюдов там — килограммов двадцать. Было около десяти вариантов работ, которые можно было бы оформить на продажу. Из них выбрал один. Остальные убрал обратно, в чемодан. Оставшийся этюд я немного дописал – исправлял ошибки, уточнял цветовые отношения. К вечеру пейзаж был дописан. Периодически, в течение дня возвращался к распиливанию досок по вдоль. Это нужно для того, что-бы подготовить доски нужной толщины для подрамников.

       Я ведь всё сам делаю, всю картину от начала — подрамника; натяжки холста, его грунтовки. До — изготовления рамы. То есть картина — это полностью моё произведение. Ох, и трудоёмкое это занятие! Руки в мозолях, мышцы растянуты. Пока пилил доски – трижды менял одежу от того, что сильно промокал от пота.
       Ольга позвонила днём, сказав что приедет в перерыве ко мне домой. Дождался. Она сказала, что во время перевязки дедушке протыкали культю иглами, что-бы вышел гной и вредные вещества. Теперь он лежит и очень страдает от сильной боли. Утром он был ещё весел, потому что врач после обхода сказал, что ему можно уже будет вставать на костыли. Врач тогда спросил у дедушки про меня - «Это ваш сын? Пусть он вам поможет.» После сегодняшней перевязки дедушка почувствовал себя гораздо хуже. Какие ему сейчас костыли?..
       Вечером папаша во время ужина поднёс мне грамм двести водки и столько-же пива. В состоянии алкогольного опьянения я нарисовал карандашом на бумаге рисунок, он изображает в левом углу сидящего мужчину на камне и курящего трубку. В правом углу растёт маленькое ветвистое лиственное деревце. Мужик курит трубку. В этот рисунок я включил орнаментальное решение. На оборотной стороне написал какие-то пророческие слова и название данной композиции. Затем, в порыве опьянения я бросился писать карандашом стихи на другом листе:

Океан разбил моё сердце о скалы
Оно догорало вместе с закатом
Была тупая боль – не мало
Обтирал солёную воду о плечей покаты
Голова в волнах
Вверх, вниз
Но всё не так
Как чувствую жизнь
Хочется бить в рваный колокол!
Никто не услышит боль

25 августа 1997 год

21.45.
      Когда сестра была у меня в гостях, посмотрела мои картины. Сказала, что они красивы. Особенно ей понравилась «Герика – Герликаэрика» и «Осенняя Марта», а в картине «Комедония» ей понравились цвета.
      Мы поделились о личном опыте в восприятии галлюцинаций и о том, какие они у нас бывают. Понял, что Ольга по своим "зарисовкам" данных сюжетов шагает далеко впереди меня. Жаль, что мало пишет стихов...
      На кухне мы с ней готовили для дедушки ужин — жарили для него печень. Доктор сказал, что это помогает при восстановлении больших потерей крови после операции.
21.50.
22.25.
      Сейчас начал смотреть фильм «Кошачий глаз», но через двадцать минут просмотра решил, что гораздо лучше пописать картину, чем посмотреть эту киноленту... Хочется создавать свободные, ассоциативные картины и рассказы. Может быть я сейчас напишу один:

 

Рассказ «Браво!»
      Свет. Струи дневные, изгибами льются по желобам светлых обоев, они бумажные и рельефные. Окно, окна, подоконники, заставленные цветами Герани. На них падает раннее утреннее Солнце. Они благоухают в предчувствии нового взрыва дня. В комнате немного мрачно, этот мрак подчеркивают горячие струи световых солнечных узорных потоков, ударяющих через стекло на обои. На полу ковры, сплетённые из причудливых узоров.

      Цвета яркие, там и голубые скобки и желтые окружности, и зелёные лепестки, и ярко-красные сочные розы, всё переплетено в этом бархатном благоухающем ковре. Мои мысли тают в нём. Этажерка танцует на фоне солнечных пятен. Занавески ласкают голубыми узорами ярко-оранжевые цветы. Небо светлое и благоухает, пронизывая всё медовым светом. Пылесос, он ещё не работает. Круглым боком он стоит своими резиновыми роликами на мягком паласе. На нём написано «Я вас люблю!» Слова выведены пальцами детских рук из пролитой на пол туши.
      Не знающий может подумать, что поэт нацарапал содержимым выпуклых вен эту фразу. Есенин стоит зелёный, на нём расцветают белые маки. Он идёт по скромной шерстяной дорожке, которую сплели специально для него. Когда он устаёт, то ложится и снимает с себя цветы белого мака. Берёт желтые лилии из близ лежащего болота. Когда он удовлетворяется запахом желтых лилий, он отсыпается. А когда отсыпается, он встаёт вместе с медовым Солнцем.

      Лужи болот остаются лежать у узорного ковра, они машут серебряными ладонями вослед повелителю Русского слова. Есенин вздыхает через трубы революционного завода зелёный воздух. Скребёт по берёзам ногтями весенний ветер. Наскрёбшись вдоволь, схватив пылесос втягивает в него серебряные ладони болот с желтыми лилиями.
      Без веса резина коснулась каждой стены немного изменив узоры. Есенин заплакал. Ленин не обратил внимания ни на кого и продолжил писать. Мягкие стулья в комнате, на них хорошо сидеть, особенно когда никого нет дома. Через окошко прогревает ласковое Солнышко. Стульчики маленькие отбрасывают длинные узоры теней.
       У стены стоит буфет с резными деталями. В нём много дверок и в каждую хочется залезть, каждую хочется закрыть за собой. Спрятавшись, запереться с девочкой, поиграть с ней в прятки. Кто-то зовёт на завтрак, я с девочкой бегу через шкафчики буфета. Через ветви Гераней пробираюсь. Сажусь со спутницей обедать. Набегавшись, нагуляв аппетит, мы с удовольствием уплетаем борщ.
       Бах, бах, бах – доносится со двора, кто-то утром задумал выбивать ковёр. Это толстый кудрявый мужик в тренировочных штанах. Он размахивает выбивалкой и ударяет по махровому ковру...
       Мы с девочкой убегаем по трубам канализации и выходим в другую комнату. Там женщина с красивыми, стройными белыми ножками, месит новые цветные узоры для бархатных ковров, для зелёного Сергея Есенина.

23.08.

Среда, 27 августа 1997 год
21.21.
       Натянул новый холст. Пилить доски не было сил. Мама мне купила банку клея «ПВА» и два флакона со скипидаром. Замечательно!!! Теперь можно продолжать работать. Благодаря маме, всё благодаря маме!..
       Утром пошел к дедушке, помогал ему вставать на костыли. Нам это удалось! Теперь он сможет ходить! Пусть на костылях, на одной ноге, но всё-же он сможет ходить! Ура! Это наша маленькая победа!
       Вчера вечером и вообще в последние дни, думал над тем, что пора прекратить придумывать свои композиции. Пора просто и откровенно брать их из своих снов, видений, ассоциаций связанных с моей жизнью. Мне показалось, что я не очень откровенен в своих полотнах, кроме «Герики-Герликаэрики» и «Комедонии».
       Вечером взял лист бумаги и карандаш, вначале очень тоненькими линиями стал запечатлевать образ сна, засевший у меня в голове. Общий вид – это что-то хмурое, словно перед грозой, без единого просвета Солнца. Тёмно-свинцовое дневное небо, на его фоне – суровые тёмные кроны деревьев. Ниже – забор, каменно-деревянный. Перед ним строй тёмных гаражей.

      Окунаясь в воспоминания о сне, я углублялся в его детали. Чувствовал, что слева надо нарисовать калитку дома с перильцами. Справа – нечто странное, какой-то тандем (в дальнейшем я раскусил – что это). За ним удаляющиеся гаражики и домики из дерева, окруженные изгородями. На самой площадке, посредине всего перечисленного, что-то ещё было.

      Я вспоминал. Какие-то люди. Начинал их рисовать, не получалось. Они почему-то выходили все буд-то слегка присевшие и расставившие руки, словно ловили что-то. Рисовал и их. Отбросил всякую логику. Водил по бумаге карандашом силой веления снов. Получилось несколько фигур. Начал работу в тоне – приступил к кронам деревьев.

      Словно при проявляющейся фотографии, вначале лёгкой штриховкой наносил тон. Выявлял самые тёмные участки. Вообще, когда я рисовал этот рисунок, чувствовал, что в нём чего-то не хватает, какого-то подтекста, каких-то осмысленных линий, подчеркивающих характер композиции. Эти недостатки заключались в отсутствии орнаментации.

      Когда я нанёс в нужных местах орнамент – орнаментировал: части крон деревьев; стены; гаражи; людей; немного земли – всё сразу встало на свои места. Всё приобрело законченный смысл, делавший характер рисунка именно таким, каким был характер моего сна.

21.48.

23.11.
      Долго не появлялся папаша. Он должен был прийти с работы в пять вечера. Дома он оказался в половине одиннадцатого ночи. Мама очень переживала по этому поводу. Отец явился пьяный, ругался матом, рассказывал ужасы. В пьяном, горячечном бреду говорил о каком-то мужике, которого разрезало пополам – бедолага при откачке воды забился в насос. Вероятно несчастный упал в траншею, где произошел прорыв трубы. Отец работает на тракторе, занимается тем, что при помощи какого-то агрегата откачивает из подобных мест воду. Вот этим-то насосом наверно и засосало мужчину...

23.22.
23.31.
      Хотел написать несколько слов об энергии сексуального желания, а вернее – о нереализованном желании. Этот аспект занимает ведущее место в жизни людей и напрямую влияет на биографию человека. Если по тем или иным причинам человек не получает выход этой энергии, то она реализуется в двух направлениях: деструктивном – разрушительном или конструктивном – созидательном.
      Во втором случае – воплощение нереализованной сексуальной энергии способствовало возникновению большинства величайших людей мира. У них энергия сексуального желания воплотилась в других занятиях позитивного характера, в которых они в дальнейшем сильно преуспели. Занятия эти могут быть разными: музыка; литература; наука; медицина; философия; религия. В особенности это касается изобразительного искусства. Секс превращается в творчество. Художник выплёскивает нереализованные желания на холст. Но это вовсе не обозначает, что на полотне будет изображена сцена интимного характера...
23.50.

Публикация на "Проза.Ру": https://proza.ru/2020/07/01/1860
© Copyright: Алексей Акиндинов, 2020
Свидетельство о публикации №220070101860

© Алексей АКИНДИНОВ, Рязань, РОССИЯ, 1997 г.


 

bottom